Постижение Петербурга. В чем смысл и предназначение Северной столицы - [66]

Засилье чужеземцев в Академии и вправду было: из 111 её членов было 67 немцев, не считая иностранцев из других стран Европы. Объяснялось это тем, что Россия в те поры своих учёных почти не имела. А вот патриотизм тут не причём, ведь из девяти академиков, подписавших третью жалобу на Шумахера, русских было всего двое — Ломоносов и Тредиаковский, остальные — немцы и французы. Реальная борьба шла за пост директора библиотеки, один из ключевых в управлении всей Академией [19. С. 104, 125–202]. Между тем и сегодня даже серьёзные авторы пишут об Иоганне Шумахере как о враге Ломоносова, «который до конца дней не отказывал себе в удовольствии травить Михайлу Васильевича…» [28. С. 183].

Миф (к слову, один из многих в русской истории) о засилье немцев и «героической борьбе» русских людей с «бироновщиной» возник 25 ноября 1741 года, в тот самый день, когда Елизавета совершила, по сути, государственный переворот, свергнув с престола годовалого Иоанна VI и его мать-правительницу Анну Леопольдовну. «Елизавета захватила власть как узурпатор, то есть на незаконных с юридической и традиционной точек зрения основаниях, и поэтому изо всех сил стремилась представить своё восшествие на престол как победу светлого начала над тёмным, как освобождение… Как произносилось с амвона церковными иерархами, ещё недавно угождавшими Бирону, воодушевлённая образом Отца Отечества Петра Великого его героическая дочь Елизавета решилась “седящих в гнезде орла Российского нощных сов и нетопырей, мыслящих злое государству, прочь выпужать, коварных разорителей Отечества связать, победить и наследие Петра Великого из рук чужих вырвать, и сынов российских из неволи высвободить и до первого привесть благополучия”. Как восклицал в своей публичной проповеди архиепископ Дмитрий (Сеченов), “враги внутренние и сокровенные”, немецкие временщики, “прибрали всё отечество наше в руки, коликий яд злобы на верных чад российских отрыгнули, коликое гонение на церковь Христову и на благочестивую веру возстановили, и была година и область тёмная, что хотели, то и делали”» [4. С. 507–508].

Елизаветинская версия десятилетнего правления Анны Иоанновны не раз усердно поддерживалась при особо патриотично настроенных царях и вновь была провозглашена единственно верной во времена сталинской борьбы с «преклонением перед Западом», а затем благополучно дожила и до наших дней.

Параллельные заметки. Справедливости ради надо отметить, что немцы, наряду с представителями других нацменьшинств, нередко платили русским той же ксенофобской монетой. В этом отношении характерен один из второстепенных персонажей «Петербургских трущоб» Всеволода Крестовского: «В маленьких чинах Карл Иванович был довольно скромен относительно своих русских антипатий; но с постепенным повышением в оных, он постепенно высказывался — так что, достигнув до статского советника, почти уже не скрывает своего презрения, а когда достигнет до действительного статского, то тогда, можно надеяться, совсем уже проявит всю глубину его.

Кто-то заметил ему однажды, что как же, мол, это — и презираете, и служите в одно и то же время? Это, мол, маленькая несообразность выходит. Карл Иванович смерил дерзновенного своим пятиклассным, статско-советничьим глазом и, вероятно, чувствуя, что чин “действительного” весьма уже недалёк от него, с великим достоинством отчётливо возразил:

— Я служу не отечеству, но моему императору! Я люблю русское правительство; но я презираю русскую свинью» [17. Т. 2. С. 157].

Впрочем, немцы — и, конечно же, далеко не все — позволяли себе подобное только в частной жизни. Например, в Санкт-Петербургском немецком обществе, созданном в 1772 году, царили совсем иные порядки. «Правила общества гласили: недопустимы грубость и насмешки над сословной принадлежностью, национальностью, особенно над религией и правительством. Членом общества мог быть любой принадлежавший к дворянству, военным или гражданским чинам, купечеству и другим средним сословиям. То есть критерием для приёма была не национальная, а сословная принадлежность. Общество это, немного изменяя название, просуществовало более ста лет. В 1880-е гг. большинство его членов — русские. Организации клубного типа для низших социальных слоёв стали появляться только во второй половине XIX в. В 1880-е гг. приказчиков, модисток и т. п. объединяло Первое С.-Петербургское общественное собрание («Немецкий клуб»). Среди его членов преобладали русские, второе по численности место занимали евреи, и только на третьем месте были немцы; языком общения в клубе был русский» [32. С. 93–94].

* * *

Если немцев не любили за их многочисленность и влиятельность, то евреев — просто потому, что они евреи. Антисемитизм в городе всегда был распространён настолько широко, что поразил и часть творческой элиты. Юдофобией в той или иной степени страдали Николай Гоголь, Фёдор Достоевский, Алексей Суворин… Горькие философские слёзы проливал над Россией, «обглоданной евреями», Василий Розанов [26. С. 192].

Иногда антисемитизм охватывал даже некоторые творческие сообщества. Например, композиторскую «Могучую кучку».