Постижение Петербурга. В чем смысл и предназначение Северной столицы - [152]

… русские песни. Эту живописную картину можно дополнить: Берхгольц далее латинскими буквами написал первые строчки одной из песен: “Стопочкой по столику, стук-стук-стук!”» [5. С. 365].

* * *

С 1830–1840-х годов в Петербурге всё отчётливей стал проявлять себя новый носитель интеллектуальных, нравственных и поведенческих стандартов — интеллигенция.

«Что такое общая интеллигентность среды — это разговор особый, — вспоминал Дмитрий Лихачёв о своём круге интеллигентской молодёжи начала 1920-х годов, где живы были привитые родителями дореволюционные представления о внутренних и поведенческих нормах. — Коллективная психология, предполагающая свободу личности, коллективная нравственность, коллективное сверхмировоззрение, сближающее интеллигентных людей всего мира, коллективные умственные интересы, даже свободно меняющиеся моды на глубокие философские течения, понятия человеческой репутации, воспитанности, приличия, порядочности и многие другие, ныне полузабытые, — составляли содержание этой нравственной среды (курсив мой. — С. А.). В нравственной среде мировоззрение становилось естественным поведением — в широком смысле» [19. С. 113]. Если исключить из этого определения качества, характерные для интеллектуалов — коллективное сверхмировоззрение и умственные интересы, а также свободно меняющиеся моды на глубокие философские течения, — останутся как раз те черты, которые на протяжении десятилетий конца XIX и первой половины ХХ века во многом определяли и петербургский стиль поведения. К ним можно добавить также другие, как сказал академик Лихачёв, ныне полузабытые, — мужество перед лицом физических и моральных репрессий, духовную независимость, внутреннюю свободу, превосходство нравственного начала над материальным, обострённое чувство добра, терпимость к людям другой веры и национальности, деликатность, альтруизм, непритязательность в быту, стремление к культурным ценностям…

Параллельные заметки. Объективности ради надо заметить, что петербургский стиль долгое время славился и антиинтеллигентской чертой — неприветливостью, в особенности по отношению к приезжим. «Отмеченное Пушкиным "недоброжелательство” как отличительная черта петербуржцев не раз комментировалось позднейшей журнальной социологией и литературой — высокой и низовой («Черта радушия — вовсе не петербургская», — отмечает А. Ишимова; «Никто тебя не замечает», — жалуется герой очерка Я. Канонина; петербургский щёголь из повести М. Загоскина замечает, что «гостеприимство есть добродетель всех непросвещённых и варварских народов…»)» [15. С. 92].

Но на самом деле это черта не петербургского, а столичного характера, свойственная многим столицам мира, в том числе и российским. Достаточно вспомнить допетербургские времена, когда родилась русская поговорка «Москва бьёт с носка». Или — ХХ век, когда Петроград-Ленинград, лишившись столичного статуса, быстро обрёл приветливость и доброжелательство.

Моисей Каган одним из первых, если не самым первым, подметил, что «теоретическое осмысление этого своеобразного культурного явления (петербуржец. — С. А.) сразу же наталкивается на его совпадение с характеристикой русского интеллигента» [16. С. 295]. Однако, думаю, ставить знак равенства между петербургскими интеллигентами и петербуржцами, жившими по неписаному кодексу городского поведения, всё же не совсем верно. Хотя бы потому, что, усвоив большую часть положительных качеств интеллигенции, городское сознание отвергло её отрицательные качества — такие, как склонность к утопизму, убеждённость в том, что мир возможно в кратчайший срок изменить к лучшему, подмена реальной заботы и сострадания к близким стремлением помочь большим сообществам, которые к тому же зачастую находятся на недосягаемом удалении, презрение и спесь по отношению к так называемому мещанству, житейская непрактичность, неприятие богатства как такового, а равно и средств его достижения, включая любой вид предпринимательства… Я уже не говорю о таких негативных свойствах интеллигенции XIX века, как одержимость той или иной — чаще политической — идеей, максимализм в мыслях и действиях, а также нетерпение в достижении поставленной цели. Это свидетельствует о том, что городское сознание не слепо копировало интеллигентские качества, как перенимают моду на платье, а тщательно отбирало наиболее подходящее, соответствовавшее петербургским представлениям о том, каким должен быть житель северной столицы.

Почему же именно петербургский поведенческий стиль так обильно впитал в себя именно интеллигентские нормы поведения? Проще всего объяснить это явление многочисленностью интеллигенции в столице государства. Уже в конце XVIII века в Петербурге действовало больше высших учебных заведений, чем во всей остальной стране: военные (Морской, Сухопутный и Инженерно-артиллерийский кадетские корпуса), технические (Горное училище и Лесной корпус), Главный педагогический институт и Медико-хирургическая академия, женские Смольный и Екатерининский институты, Академия художеств. В начале XIX века открылись Институт путей сообщения и Царскосельский лицей. А уже «к концу 1860-х годов около десяти процентов населения города приходилось на представителей интеллигентских профессий» [16. С. 170], в первые полтора десятка лет XX века ещё больше — около 12 %, 200 тысяч человек [23. С. 251]. Такое объяснение будет верным, однако явно недостаточным.