Постижение Петербурга. В чем смысл и предназначение Северной столицы - [150]

* * *

16 апреля 1702 года, почти за год до основания Санкт-Петербурга, Пётр I выпустил «Манифест о вызове иностранцев в Россию». Царь гарантировал приезжим судопроизводство в соответствии с принципами римского права, полную свободу вероисповедания (причём при заключении брака с православными разрешал не переменять веру) и открывал возможность поступать не только на военную, но и на гражданскую государственную службу. При этом каждому зарубежному специалисту петровский «Манифест» предъявлял непременное требование: «Вящее обучение народа… дабы наши подданные коль долее, тем вяще ко всему обществу и обходительству со всеми иными христианскими и во нравах обученными народами удобны сочинены быть могли» [1. Т. 2. С. 45]. Иными словами, царь обязывал приезжих обучать русских не только своей профессии, но также европейским обычаям и правилам поведения.

Ещё во время поездки Великого посольства «в Голландии был распространён слух об особенной склонности Петра к протестантизму; рассказывали о его намерении соединить православную церковь с реформатскою; даже передавали басню, будто Пётр, во время пребывания в Кёнигсберге, причастился св. тайн вместе с бранденбургским курфирстом по лютеранскому обряду; говорили о желании царя пригласить в русскую службу протестантских учёных для учреждения университетов и академий» [7. С. 189]. Мифы мифами, но уже всего через несколько лет государевы посланцы зазывали специалистов в разных странах Европы — во Франции, Италии, Голландии, Дании, Англии, Шотландии, Швеции, Финляндии, Норвегии… А также — в центральных и северных немецких землях: Пфальце, Гессене, Тюрингии, Саксонии, Шлезвиге, Гольштинии, откуда и приехало в Петербург подавляющее большинство колонистов. При этом особое предпочтение оказывалось протестантам, и вовсе не только потому, что к католикам православная церковь и светская власть издавна испытывали неприязнь в силу папского экспансионизма. Те принципы протестантизма, которые Макс Вебер описал в своей ставшей потом классической работе «Протестантская этика и дух капитализма» [1905], Пётр I, путешествуя по Европе, разглядел и оценил на два столетия раньше.

Правда, разглядел и оценил сугубо по-своему. Надо думать, его, человека крайне авторитарного, подкупила автономная, фактически без внешнего принуждения, дисциплинированность протестантов. Всю неделю работают с величайшим прилежанием, хотя никто их не подгоняет и вообще не контролирует, а в воскресенье точно к назначенному часу идут в церковь. (Позже Вебер отметил, что эта основная черта протестантизма — Beruf, призвание — отождествляется с понятием «профессия», «занятие».) Даже те, кто едва сводит концы с концами, не ропщут. Вроде свободные люди, а живут в невидимом рабстве. На таких легко положиться.

Возможно, Пётр с его государственным практицизмом, принял протестантизм за своего рода разновидность рационализма, что было не так далеко от истины, ибо как раз тогда, на переломе XVIII века, рационализм становился доминантой западной культуры. Рационализм и эпоха Просвещения, «царства разума», были близки петровскому пониманию государственной целесообразности и пользы. Неслучайно и свой город он выстраивал по тем же, как он их понимал, рационалистическим принципам — чтобы был «правильным», «регулярным». И с самого начала возвёл три высотные доминанты как рациональную основу будущего государства: Петропавловскую крепость — символ военной мощи и незыблемости веры, Адмиралтейство — символ промышленности, прежде всего опять-таки военной, и Кунсткамеру — символ зарождающейся русской науки.

В северный, суровый, болотистый невский край подавляющее большинство протестантов пригнала материальная нужда. Не случайно многие приехали сюда сразу с семьями. Эти люди принадлежали к самым разным сословиям, и по прибытии каждый принялся за то дело, которое хорошо знал. Очень скоро в строящемся Петербурге нельзя было найти такой сферы, в которой не были бы представлены протестанты. Ремесленнические специальности, промышленные производства, постройка кораблей, торговля, преподавание, наука, административные структуры, армия, флот — и всюду европейцы не просто работали, а задавали тон. Зачастую руководили крупными военными соединениями и важными государственными учреждениями. Имена многих протестантов петровского призыва навсегда остались в истории Петербурга: естествоиспытатель Яков Брюс, первый петербургский археолог пастор Вильгельм Толле, государственный деятель Бурхард Миних, военачальники Роман Брюс, Корнелий Крюйс и Пётр Сиверс… Их было так много, что, по свидетельству современного историка Александра Алакшина, ко времени смерти Петра в Петербурге уже существовали семь основных протестантских общин — четыре лютеранских (три немецких и финско-шведская), три реформатских (голландская, французско-швейцарско-немецкая) и одна англиканская, не считая мелких, стихийно создававшихся и так же стихийно распадавшихся [4. С. 419].

«Влияние петербургских протестантов на процессы развития русской культуры в первой четверти XVIII в. невозможно переоценить. Почти все элементы европейской культуры, привитые русскому обществу в правление Петра, были перенесены на русскую почву протестантами, и именно протестантами Петербурга», — подчёркивает Александр Алакшин [4. С. 430].