Постижение Петербурга. В чем смысл и предназначение Северной столицы - [142]

А вот дом купцов Елисеевых (Елисеевский магазин) на углу Малой Садовой улицы. Это вызывающее сооружение своей «насыщенностью декоративного оформления, претенциозным характером декорации фасадов» [11. С. 63], которые кичливо демонстрируют купеческую роскошь, настолько противоречило представлению петербуржцев о Невском проспекте, что они обозвали сие творение «кондитерским пирогом» [18. С. 177].

И подобных зданий, плохо вписывающихся в петербургское стилевое единство, на Невском хватает.

Ещё в последние десятилетия XIX века, в связи с бурным экономическим ростом страны, одновременно с резким ростом населения столицы (в 1853 году — 523 тысячи человек, а в 1897-м — уже 1265 тысяч), как на дрожжах стало увеличиваться число новых богатых: заводчиков, хозяев крупных торговых фирм, банкиров, управляющих — как теперь сказали бы, топ-менеджеров — больших компаний. Неудивительно, что в те годы Петербург охватила строительная лихорадка: если в конце 1880-х каждый год в городе появлялось в среднем 500 новых домов, то в том же 1897-м — уже свыше тысячи [10. С. 276]. Само собой, тогдашние нувориши — как и теперь, в начале XXI века — мало задумывались о принципах традиционного петербургского зодчества, а потому принялись активно уродовать город кто во что горазд. В ходе беспорядочной застройки рядом с шедеврами великих мастеров начали подниматься строения так называемого «венского барокко», псевдорусского «петушиного стиля», самой причудливой эклектики и, как позже писал Николай Анциферов, буквально заполонили некоторые районы «столпотворением вавилонским всех стилей, лишённых своей души» [4. С. 40–41]. Ещё Фаддей Булгарин точно охарактеризовал характер хозяев строительного бизнеса, которые одинаковы во все времена: «Первая мысль строителя: о выгодном помещении лавки, магазина, средних квартир и о распределении бельэтажа на несколько квартир, окнами на улицу, то есть первая мысль, чтобы из массы спаянных известью кирпичей добыть как возможно более денег; о потомстве, о красоте здания — ни полмысли!» [3. С. 464].

Повторюсь: то, что в Петербурге всегда сносили старые здания, чтобы построить новые, в том числе на Невском проспекте, — сущая правда. Но не вся. Дело в том, что вплоть до начала ХХ века не существовало понятия «сохранение культурного наследия», а теперь оно такая же неотъемлемая и важная составляющая всякого цивилизованного общества, как «права человека», «свобода слова» или «равноправие мужчин и женщин». И эти современные понятия не имеют ничего общего с попытками «жить по понятиям», присущими как стародавним, так и нынешним нуворишам от бизнеса и чиновничества.

«Человек живёт не только в природной среде, но и в среде, созданной культурой его предков и им самим, — объяснял академик Дмитрий Лихачёв. — Сохранение культурной среды задача не менее важная, чем сохранение окружающей природы. Если природа необходима человеку для его биологической жизни, то культурная среда не менее необходима для его духовной, нравственной жизни, для его “духовной оседлости", для его привязанности к родным местам, следованию заветам предков, для его нравственной самодисциплины и социальности» [13. С. 107108]. И добавлял: «…факт воспитательного воздействия на человека окружающей культурной среды не подлежит ни малейшему сомнению. За примерами ходить недалеко. После войны в Ленинград вернулись не более 20 процентов его довоенного населения, а тем не менее вновь приехавшие в Ленинград быстро приобрели те чёткие “ленинградские” черты поведения, которыми по праву гордятся ленинградцы. Человек воспитывается в окружающей его культурной среде незаметно для себя. Его воспитывает история, прошлое» [13. С. 108].

Есть и другой, сугубо прагматичный довод в защиту сохранения архитектурной среды. Как бы в разные годы — будь то начало ХХ века или времена «сталинского ампира» — петербуржцы ни оценивали архитектуру своего времени, она оставалась архитектурой. Чуждой, в иных случаях даже враждебной, подчас из рук вон плохой, но — архитектурой. Теперь же, в начале XXI века, здания из стеклянно-зеркальных плоскостей, которые вздымаются вверх под разными углами, — это дизайн. Другой вид искусства. А отдельные виды искусства, как известно, не способны заменить друг друга. Городская власть, потакая уничтожению культурного наследия, да вдобавок с заменой его сооружениями в стиле «техно», преследует вполне практическую цель — привлекать инвесторов и тем самым способствовать наполнению местного бюджета. Но на самом деле это близорукая политика: она наполняет бюджет сегодня, чтобы опустошить его завтра, ведь именно благодаря сохранившейся застройке второй половины XVIII–XIX веков, масштаб которой уникален для Европы, Петербург сможет стать туристической меккой мирового масштаба.

Параллельные заметки. По своему масштабу урон, который понёс Петербург в начале XXI века, сопоставим только с вандализмом, который город дважды пережил в предыдущем столетии. Сначала — вскоре после Октябрьской революции: 12 апреля 1918 года большевики приняли декрет «О снятии памятников, воздвигнутых в честь царей и их слуг, и выработке проектов памятников Российской социалистической революции». «Некоторые наиболее уродливые истуканы» по желанию Совнаркома РСФСР (видимо, советское правительство считало это одной из наиболее насущных в стране задач) надлежало убрать уже к Первомаю. В результате всего за год с небольшим были снесены конный памятник великому князю Николаю Николаевичу перед Михайловским манежем, пьедестал памятника Александру III в саду Русского музея, скульптуры Петра I на Адмиралтейской набережной и в Летнем саду, памятники Михаилу Глинке и Сергею Боткину. Удивительно, но факт: к этому вандализму приложили руку члены комиссии, которой надлежало решить, какие монументы больше не нужны городу, в том числе Александр Бенуа, Георгий Лукомский, Натан Альтман… Писатель Александр Амфитеатров даже призывал уничтожить конную статую Николая I на Исаакиевской площади, оценив работу Петра Клодта как «наиболее возмутительный памятник голштино-готорпской династии, который необходимо непременно убрать от глаз народных, и чем скорее, тем лучше» [6. С. 322].