Поставь на карту жизнь. Любить, но не терять рассудка. Что сказал покойник - [51]

— Этот текст я продублировала во всех газетах города и округи, включая Сан-Рио. Как и следовало ожидать, малышка Эми откликнулась. Я заманила ее сюда под тем предлогом, что вы тоже здесь будете… Не трепыхаться, иначе порешу на месте! Не вынуждайте меня ускорить расправу, тогда выиграете еще несколько минут. Эми охотнее сунется в ловушку, если увидит вас.

Я уперся взглядом в ее нежную шейку, мысленно сжимая ее руками. Пальцы мои с такой силой впились в подлокотники кресла, что костяшки побелели.

Амалия оказалась натурой чуткой. Глаза ее сузились в щелочки.

— Повторяю: если хотите насладиться жизнью лишнюю минуту, не лезьте на рожон. Знаю, что вы опасный противник, Робертс, но постоять за себя я сумею.

Я вовсе не был уверен, что так уж хочу наслаждаться жизнью еще несколько минут, зато можно было не сомневаться, что девица сдержит свое обещание и выстрелит, как только решит, что пора… Кивнув головой в знак согласия, я напряг ноги, подобравшись к прыжку. Помнится, я уже говорил, что нормальный человек перестает вести себя нормально, когда видит, что все потеряно и он загнан в угол. Амалия обладала красотой, твердостью характера, хитростью. Но в природе человеческой она разбиралась плохо. Снаружи донесся гул автомобильного мотора, и губы ее тронула торжествующая улыбка. Затем на тропе послышался звук приближающихся шагов. Я повернул голову к двери, девица тоже. И в этот момент я прыгнул…

Говорят, что в такие роковые мгновения перед человеком, как в кино, проносятся кадры всей его жизни. Черт его разберет… Вероятно, мысли мои были полностью заняты настоящим, поэтому некогда было прокручивать в мозгу ретроспективы. Я знал, что песенка моя спета, и какой-то жалобный, испуганный голос внутри неустанно повторял эти слова. Выстрела почти не было слышно — так, глухой хлопок… С трудом верилось, но я все еще был жив.

Я метнулся в сторону, и пуля угодила мне в плечо, вызвав тупую боль. Как при замедленной съемке, я видел: тонкая девичья рука с пистолетом снова ловит меня на прицел. Я хотел перехватить ее руку, но все мои усилия были тщетны, точно в кошмарном сне, когда нужно бежать, а плетешься еле-еле. Еще несколько сантиметров, и я бы дотянулся до ее руки, но тут пистолет снова выстрелил. Боль обожгла красноватым всплеском. Я чувствовал, что силы покидают меня, видел, как тонкие, изящные пальцы ложатся на спусковой крючок. Но сам Господь Бог не смог бы удержать мой бросок. Я ударил ее по руке, и в тот момент, как вновь раздался приглушенный хлопок выстрела, мой правый кулак обрушился на ее голову. Прелестная, злобная головка безвольно мотнулась назад, словно у тряпичной куклы; даже остатка моих сил хватило с лихвой для этого хрупкого, эфемерного создания. Позади меня распахнулась дверь. Я медленно обернулся и собрал последние крохи сил, чтобы улыбнуться: если уж мне суждено умереть, пусть Эми навсегда запомнит меня улыбающимся. Амалия была права, упрекая меня в сентиментальности.

На пороге возник Траски — маленький, щуплый, как недоразвитый подросток, но от этой уродливой фигурки исходила угроза. Он держал пистолет наготове, а в глазах его застыло выражение боли.

— Остановитесь, Робертс!

Меркнувшим зрением я еще успел увидеть, как он входит в комнату, а позади него выстраиваются широкоплечие молодчики, после чего провалился во тьму.

Глава седьмая

Очнулся я среди ночи. Сознание возвращалось ко мне с трудом, мираж и действительность чередовались в мозгу, причудливо переплетаясь. Временами я сознавал, что лежу в затененной комнате, в чужой постели, вот только нет сил подняться, включить свет и выяснить, где я нахожусь. Затем меня вновь начинали мучить кошмары: мы с Эми вынуждены были спасаться, бежать из последних сил, а ноги вязли в каком-то густом, липком месиве; мы садились в автомобиль, а зажигание никак не хотело включаться, и где-то на заднем плане неотступно маячил Траски, повторяя: «Остановитесь, Робертс!»

Наконец возобладала реальность: темная комната и неприятно онемелая рука. Осторожно подняв правую руку, я провел ею вдоль тела и нащупал повязку, собрал все силы и попытался сесть. Было ощущение, что бок вот-вот лопнет и сквозь образовавшуюся прореху все из меня выйдет наружу, включая и саму жизнь. Рука бессильно упала на постель, я закашлялся, и боль впилась в меня с новой силой; чем отчаяннее пытался я сдержать кашель, тем сильнее грызла боль, и тем мучительнее я заходился кашлем.

Внезапно вспыхнувший электрический свет ослепил меня. Я зажмурился, перед глазами заплясали цветные круги. Чья-то рука мягким движением тронула повязку, и я услышал какие-то шорохи рядом. Открыв глаза, я увидел стоявшую у постели женщину средних лет с усталым лицом больничной сиделки. Она держала наготове шприц. Я хотел было воспротивиться уколу, но силы оставили меня. Женщина высвободила мою левую руку, вкатила укол и молча удалилась. Глаза у меня стали слипаться.

«Снотворное, — подумал я, — значит, я нахожусь в больнице». «Какая, к чертям собачьим, больница!» — взорвалась в мозгу следующая мысль, а затем все мысли отступили прочь, и я провалился в сон.