Постанархизм - [47]

Если довериться Фуко, то можно увидеть, что каждая система власти неизбежно хрупка и поглощена собственной возможностью оказаться обращенной вспять и исчезнуть. Поэтому мы должны думать о власти не в терминах господства и доминирования, но скорее смотреть на нее как на нестабильный, непостоянный набор отношений и взаимодействий. Проще говоря, власть должна восприниматься как событие, а не как трансцендентная реальность, и это событие как таковое может быть обращено вспять. Согласно Фуко, который делает прямую отсылку к Ла Боэси: «Если развитие правительности – это действительно движение, связанное с подчинением индивидуумов в самой реальности социальной практики механизмами власти, которые апеллируют к истине, то я скажу, что критика – это движение, посредством которого субъект дает себе право ставить под сомнение истину относительно эффектов власти, ставить под сомнение властные дискурсы об истине. Критика становится искусством добровольного неподчинения, рефлексивной непокорности» (1996: 386; курсив – С. Н.).

По сути, Фуко говорит, что все системы власти не только хрупки и нестабильны, представляют собой события без точки отсчета, сущности, трансцендентального единства или легитимности, но к тому же они могут появляться и превращаться в гегемонии только через наше свободное их принятие. Но что это значит? Это значит, что свобода как способность думать, жить и действовать по-другому есть онтологическое основание всякой власти. Таким образом, здесь мы вновь приближаемся к понятию онтологической анархии, нить которой я провожу через всю книгу. Мы должны уметь расслышать тихий ропот свободы, свободы еще нереализованной, но всегда потенциально реализуемой, которая постоянно говорит с нами сквозь трещины на теле власти. Нам надо хорошенько настроиться на ее голос, чтобы он не оказался заглушен грохотом лопастей и шестеренок властной машинерии. Вопреки распространенной интерпретации идей Фуко, не власть есть секрет свободы, но свобода – секрет власти. Это очевидно любому, кто решит прислушаться к ее настойчивому шепоту, к ее радостному нетерпению. И это поразительное откровение: онтологический примат свободы, зависимость каждой системы власти/знания от нашей воли и от нашего принятия – означает, что отмена и изменение этой системы в равной степени представляют собой вопрос воли, решения, свободного волеизъявления. Подобно тому, как мы сами подчиняемся определенным формам власти, точно так же и освободиться от них мы можем самостоятельно. Вот почему Фуко говорит о «решительном желании не быть управляемыми». Это ли не утверждение свободы в ее истинной форме? Не свободы как некой абстрактной цели, которая должна быть достигнута, или как программы освобождения и социальной организации, а свободы, которой мы всегда уже обладаем[75]. Желание быть свободными – не что иное, как реализация и утверждение этой онтологической свободы. Это всего лишь напоминание о том, что власть, которая, как кажется, нас поглощает, в действительности зависит от нашего согласия и нашего соучастия, и чтобы свергнуть установленные отношения господства, от нас требуется отказаться от подчинения и устремиться к собственной свободе.

Таким образом, текст Ла Боэси далек от анахраничности: рассматриваемые в нем классические фигуры тиранов далеко не так важны, как проблематизация тех механизмов субъективности и странного желания, которые связывают нас с властью и анализ которых еще более актуален сегодня в наших современных режимах неолиберальной рациональности, полагающихся на наше добровольное подчинение их нормам и кодам. Конечно, в отличие от Ла Боэси, Фуко не стал бы прослеживать истоки добровольного подчинения в некоем смутном, но роковом историческом моменте, моменте отпадения от первоначального состояния свободы. Напротив, он бы сказал, что самоподчинение всякий раз специфическим образом встроено в конкретные режимы власти. Тем не менее базовая идея здесь одна и та же: все формы власти, независимо от того, как они сложились исторически, в известной степени зависят от нашей добровольной и молчаливой покорности. Как еще может возникнуть власть? Добровольное подчинение – это тайна, которая лежит в основе всех микро-дисциплинарностей и принуждений, институциональных дискурсов, режимов наблюдения и обширного «карцерального архипелага», запечатленных Фуко. Текст Ла Боэси можно рассматривать как отличный ключ, позволяющий раскрыть вечную тайну власти: он показывает нам, что власть не может существовать без нашего собственного подчинения ей. Он проливает свет на ограниченность субъективации, которую Фуко рассматривал как обратную сторону любого властного отношения: почему гомосексуал или сумасшедшая соотносят себя с этими институционализированными идентичностями? Почему рабочая на производстве позволяет обучать себя так, что в итоге она становится придатком машины? Почему мы участвуем в ритуалах исповеди, которые связывают нас с режимами истины? Почему мы, подобно фигуре Йозефа К в «Процессе» Кафки, так искренне ищем нашу истину в кодировках власти[76]