Посредники - [71]

VII

В прокуратуру Родион плетется, уже не надеясь застать Вяткина. Что ж, заявит ходатайство, а вечером позвонит, потом все же придется заглянуть в консультацию, внести дополнения в записи, узнать об ожидавших его клиентах. И сразу же домой. Авось от Олега уже есть что-нибудь.

Родион пересекает трамвайные линии, идет к метро. Пока эскалатор везет вниз, он раздраженно думает о законах, которые, как емко ни пиши, все равно не могут охватить все многообразие жизненных случаев. Каждое преступление, в сущности, обстригаешь под статью закона, как сучья деревьев под ровную линию проспекта. А дело Тихонькина и вовсе не укладывается в стереотипы «преступления и наказания». Вот и думаешь, что прав Порфирий Петрович у Достоевского, размышляющий над делом Раскольникова. Мол, подумаешь: так, частный случай, убийство старушки, а на самом-то деле  о б щ е г о - т о  случая, того самого, на который все юридические формы и правила примерены, вовсе  н е  с у щ е с т в у е т  по тому самому, что всякое дело, как только оно  с л у ч и т с я  в  д е й с т в и т е л ь н о с т и, тотчас же и обращается в совершенно частный случай... Ничего не возразишь. Природа позаботилась, чтобы у живых существ не было двух одинаковых носов, подбородков, отпечатков пальцев, а не то что поступков или их мотивов. Впрочем, по мнению милейшего Порфирия Петровича, работа следователя — это свободное художество, которое нельзя стеснять формой, а это уж, простите... Если стесненности формой не будет, можно оправдать и полнейшее беззаконие.

Когда Родион добирается до прокуратуры, начинает темнеть. И сразу холодает.

Конечно, Вяткина он уже не застает. Родион оставляет у него на столе ходатайство о допросе новых свидетелей и о приобщении к делу найденных писем Тихонькина.

В консультации он просматривает почту, приготовленную Клавочкой. Сзади слышится шорох, Родион оборачивается. В дверях мнется девушка. В руке лакированный чемоданчик, черная кожаная жакетка пузырится на бедрах.

— Можно к вам? Я по делу Тихонькина. — Она густо краснеет. — Меня зовут Римма Касаткина.

— Смелее, — приглашает Родион, с интересом наблюдая смену выражений на юном лице подруги Михаила. — Садитесь.

— У меня одно важное дело, но... — она настороженно прислушивается, — только я лучше вечером. И не здесь.

— Где же?

— Ну, в любом месте...

— Тогда назначайте сами. — Родион прячет улыбку.

— Я бы хотела, чтоб нас никто не увидел... Не в консультации. Ну хотя бы в сквере здесь часов в семь...

— Как вам угодно, — деловито соглашается Родион, — в сквере так в сквере. К семи я буду.

Минуты две он сидит, пережидая, пока Римма скроется. «Вот и не верь в удачу дня, — подумал. — Катя ее прислала или сама?»

На улице Родион снова вспомнил об Олеге. Пожалуй, стоит заглянуть к нему на Разгуляй. Хотя бы записку оставить.

Родион выскакивает у остановки на Разгуляе, видя, как Олег выныривает из своего подъезда.

— Ну молоток, ну удружил! — мямлит Родион в смущении. — А мордень-то отрастил.

— Да и ты не усох, — улыбается Олег. — Я уж к тебе вторые сутки наведываюсь. Ты что, дома не ночуешь?

Родион хмыкает.

— Часов пять ночую, — бурчит он, с изумлением отмечая, как странно выглядит в городе Олегов загар, белозубость, светлые до белизны волосы.

— Ну, пошли, что ли, ко мне?

В комнате Олега, необжитой, холодной, со скудным набором мебели, где самый нарядный предмет — шкаф с книгами во всю стену, Родион никогда не может найти себе удобного места.

— Валяй сюда, — показывает Олег на кушетку, такую узкую и жесткую, что Родион с трудом представляет себе, как на ней может уместиться длинное тело Олега. — Сейчас что-нибудь сообразим.

— Потом, — отмахивается Родион, садясь на стул. — Вот если у тебя пиво найдется, а то у меня с утра изжога.

Родион осматривается. В пояснице отдает смутной, глубинной болью. «Прогресс, — думает он, глядя в угол на «Темп-6», — теликом обзавелся!»

— Ты хоть раз включал его после установки? — кричит он, видя Олега, входящего с бутылкой и двумя стаканами.

— Регулярно смотрю «Время», слушаю симфонические концерты иногда...

— Да? — Родион с любопытством всматривается в лицо друга. — Что-то раньше я не замечал у тебя тяги к серьезной музыке. А я вот все больше по спорту и многосерийным детективам. — Он смотрит на часы. — Мозг разгружаю.

Родион передвигает стул поближе к телевизору, кладет ноги на край столика.

— Сейчас, например, идет семнадцатая минута матча тбилисского «Динамо» и «Спартака», не веришь — включи.

— Верю, — смеется Олег, придвигая бутылку «жигулевского».

— Нет, ты проверь, проверь, — настаивает Родион.

— Не подначивай. Смотреть не дам. — Теперь Олег тоже разглядывает его. Долго, пристально, как подопытного кролика. — Выкладывай, что у тебя там? И у меня к тебе кое-что имеется...

— Сначала счет выясним, идет? — предлагает Родион.

— Сначала поговорим, потом выясним.

— Ну, аллах с тобой. — Родион вздыхает. Он нехотя отходит от телевизора, лениво выпивает два стакана пива, разваливается на кушетке. — Ну ладно, выкладывай. Ирину видел?

— Допустим, — отмахивается Олег. — А ты мне лучше ответь: по делу Рахманинова эксперта вызывали?