Посреди времен, или Карта моей памяти - [24]

Врач, молодая женщина лет двадцати трех, показалась ему красивой. Сам Кир был молод и нравился женщинам. Она улыбнулась Киру, померила давление, оно по-прежнему было высоким. И она велела ему идти домой, побеспокоилась, дойдет ли, и сказала, что, видимо, придется в четверг явиться на консилиум, будет известный кардиолог. «Как вы думаете, что послужило причиной такого мощного гиперкриза? Вы же еще такой молодой, а давление, как у пятидесятилетнего», – ласкового спросила она. Видимо, пятьдесят для нее – это была уже глубокая старость. «Думаю, перезанимался, у меня через месяц экзамены в аспирантуру», – ответил Кир голосом книжного мальчика, каким он и был на самом деле, хоть и не до такой степени. Она засмеялась: «Так трудно? А я собираюсь через год в ординатуру». Кир улыбнулся ей своей самой обаятельной улыбкой (не только красивая, но с той же ценностной ориентацией): «Желаю удачи!» Она улыбнулась в ответ: «Вы осторожнее с таким давлением. Если в четверг будет плохо, позвоните мне в кабинет, – она написала что-то на бланке и протянула эту бумажку – с телефоном ее кабинета, – постараюсь послать за вами перевозку».

Кир пришел домой, все рассказал жене Милке. «Нравишься ты женщинам, – сказала она. – А за что, сама не пойму». Зато мне, Марту, все было понятно. Он был почти такой же обаятельный, как я, и такой же красивый. Каждой хотелось его приласкать. У людей считается, что мужчина должен быть груб, некрасив и суров, но мы, коты, думаем иначе. Обаяние и красота еще никому в мужском роде не вредили. Особенно если ты одиночка, и у тебя нет шайки, которая поможет. Вот я красив и обаятелен, и все меня любят просто так, ни за что. А стоит помурлыкать, так получишь все, что хочешь.

Кир сел за стол читать литературу к первому экзамену, первый был по философии. Учебники Кир не любил, поэтому читал историю философии по книгам, написанным самими философами. У него дома были Фейербах и Гегель. С русской философией было хуже. Он только слышал о книгах Шпета, Зеньковского и Флоровского. Достать их было невозможно. Поэтому читал без конца «Былое и думы» и «Развитие революционной мысли в России» Герцена, а также почему-то оказавшуюся в домашней библиотеке «Историю Молодой России» Гершензона, изданную в Госиздате в Советской России аж в 1923 г. Эту книгу торжественно принесла ему бабушка, достав из своих закромов. «Посмотри, – произнесла она, – эту книгу любил твой дед. Я просмотрела ее, в ней ничего вредного и антисоветского нет. А фактов много. Тебе нужно как следует подготовиться. Ты должен поступить в аспирантуру. Ты же внук профессора. Я понимаю, что два года армейской жизни не пойдут на пользу научным занятиям». Так Кир обрел союзника, совсем, как ему казалось, неожиданного. Хотя если бы подумал, то сообразил бы, что бабушке не нравились их посиделки именно потому, что они мешали науке. Даже я, кот Март, это понимал.

Пиковая ситуация

Но на следующий день началось наступление, защита, и все по нарастающей. Рано утром в дверь позвонила соседка с первого этажа и протянула жене повестку со словами: «Я за нее расписалась, пожалуйста, не подведите меня». Милка взяла записку, посмотрела и сказала: «Придется мне отстреливаться. Не родителей же твоих туда посылать». Повестка требовала явиться в 16.00 кому-нибудь из родственников Кира на комиссию в военкомат. Родители жили далеко, да и не очень были в курсе происходящего. Уже в полшестого вернулась Милка, полная задора, ощущения своего успеха и хохота: «Прихожу. Сидят три начальника в форме, тебя курирует капитан Квасов. Квасов и говорит мне, иронически говорит, мол, кто я и кем тебе прихожусь. Отвечаю, что женой. Он говорит, что повестка имела в виду родителей. “Знаете, говорю, тридцатилетний женатый мужчина с ребенком от меня естественно самым близким своим родственником считает жену, я вполне совершеннолетняя, как вы понимаете, могу все объяснить”. Квасов сопит: “Почему он не приходит по повесткам?” Говорю: “Разве вы не выяснили в поликлинике? Он болен. У него тяжелая гипертония”. Он кивает: “Выяснили, разумеется. Ну, вы как к этому относитесь?” Я ему отвечаю: “Плохо отношусь. Думаете, мне, молодой женщине, приятно почти каждую ночь вызывать мужу неотложку, вместо того, чтобы заниматься совсем другими делами”. Он аж смутился, бедный: “У меня тоже гипертония, однако я хожу на работу”. Тут я его добиваю: “И вы хотите сказать, что вам или вашей жене ваша болезнь доставляет удовольствие?” Он смутился даже: “Нет, конечно. Но вы должны мне обещать, что как только приступ пройдет, он явится к нам на медкомиссию”. Тут я не удержалась, подняла руку в пионерском салюте и сказала: “Торжественно клянусь”. Они переглянулись, но ничего не сказали. Придется тебе в четверг серьезно подготовиться к твоему консилиуму. Самый крепкий кофе я тебе обещаю, но хватит ли его?»

И тут неожиданно в комнату вошла бабушка. Как у Пушкина про царя Салтана: «Во все время разговора он стоял позадь забора». Она была одета как всегда в красный байковый халат с глубокими карманами. Войдя, она сказала: «Я подумала и все-таки купила. В обычных аптеках этого нет, а в нашей – Четвертого управления – продают без рецепта, особенно пожилым людям, у которых гипотония». И она протянула меленькую пачку кофеина, сказав, что для повышения давления достаточно одной таблетки, чтобы Кир не злоупотреблял. И ушла к себе. Милка взяла пачку, внимательно рассмотрела и сказала: «Все-таки у старых большевиков всегда была смекалка, и они знали, на чьей стороне правда». Надо добавить, что жена и бабушка не то что враждовали, но всегда демонстрировали разные моральные установки. Но в случае Кира они сошлись.