Поспели травы - [11]

Но зря – не угадал.

В чужих кишках и крови

Бежали те, кто мог,

А на немецком поле

Лежал комбат без ног.

Дошли мы до Берлина,

Не о цене сейчас,

Но вместо сердца – мина

У каждого из нас.

2004

ПЕСНЯ БЫВШЕГО ШТРАФНИКА

Под тяжелый взгляд конвоя

Снится мне, что я на воле,

А не мордой у стены.

Но недолго спится стоя,

Ведь в конвой – всегда по двое

Ходят с каждой стороны.

Я усталый для побега,

Без еды и без ночлега

По таежной целине,

Нанесло на сердце снега,

И еще свинцовей небо,

Чем когда-то на войне.

Степь, как белая скатерть расстелена,

Только снег, чем-то красным горит,

То ли кровью вчерашних расстрелянных,

То ли пайку клюют снегири.

Жизнь российская – не сахар,

Будь ты пекарь, будь ты пахарь,

С этой проклятой войной.

Я не знал в штрафбате страха,

Я добрался до Рейхстага,

А теперь вот – за стеной.

На войне все было ясно:

Жить до пули и фугаса,

И ни шагу чтоб назад.

Были мы штрафное мясо,

Но горели из-под касок

Гневом русские глаза.

Степь, как белая скатерть расстелена…

Редок случай мой и странен —

Не был я ни разу ранен,

Кровью, бишь, не искупил.

И теперь конвой заранее

Без чинов нас бьет и званий,

Чтоб забыли кто кем был.

Но напомнят особисты,

На расстрел круты и быстры,

Про неснятую вину.

Снег в побег зовет искристый,

Только бегать нету смысла,

Коль в своем сидим плену.

Степь, как белая скатерть расстелена…

2005

Я ВЕРНУЛСЯ С ВОЙНЫ…

Я вернулся с войны,

Но вернулся один.

Нам погоны даны,

А иконы – другим.

Матерей и отцов

Отрыдавшая грусть…

Их молитвы без слов.

Я учил наизусть.

Я, как все, не могу

Все забыть и простить,

И родному врагу

Все грехи отпустить.

Я давно уж не тот,

И Россия – не та.

В моем сердце живет

Лишь одна пустота.

Я вернулся с войны

Телом, а не душой.

Где легли пацаны,

Там теперь дом родной.

Не кури так, отец,

И не всхлипывай мать.

Заперт сердца ларец,

И ключей не сыскать.

По полям всё кружит и кружит воронье,

Задыхаясь от ветра, я молитву свою возношу,

И все громче мой черный ангел поет, —

Это значит, что я за закат ухожу…

2004

ВЕТЕРАН

Сидел на грязной мостовой

В пригожий майский день

Старик, поникнув головой,

В свою упершись тень.

Сидел с бутылкою в руке

Среди толпы – один.

А на потертом пиджаке

Вдруг – орден – за Берлин.

Звенела новая листва,

Шумела молодежь…

Как гильзы, падали слова

«Даешь Рейхстаг, даешь!»

Два пионера подошли

С участием в глазах,

Подняли старика с земли,

А он, хрипя, сказал:

«Эх, что-то мне нехорошо,

Дороги не найду.

Вот до Берлина я дошел —

До дома не дойду».

Тот шепот, громкий как набат,

Забыть мне не дано.

В России брошенный солдат

Пил горькое вино.

Он шел, опершись на детей,

Нетрезвый и святой.

И дети, вместо костылей,

Долг исполняли свой.

У нас ведь правды не найти,

Пусть будет хоть такой:

Кто до Берлина мог дойти,

Не смог дойти домой.

2004

ПОХОРОНКА

В безлюдной деревне – хозяином клен,

Под ним приютилась избенка,

И встал на пороге старик-почтальон

С дрожащей в руке похоронкой.

Зайти не решаясь, хотя не впервой

Из сумки ему приходилось,

Как будто из сердца, нетвердой рукой

Беду раздавать или милость.

В той хате жила, вернее, ждала

Последнего младшего сына

Старушка, что раньше зазнобой была,

Что с ним хороводы водила.

Хоть жизнь обернулась другой стороной,

Но в сердце заноза застряла,

И та, что не стала навеки родной,

Навеки любимою стала.

Заплакал старик, на приступок присел,

Казенный конверт разрывая,

И клен, понимая, тихонько шумел,

Надежду, как будто, вручая.

2005

ДОНСКАЯ КАЗАЧЬЯ

Словно батя, ковыль стал седой,

И состарилась степь, как и мать.

А казак, навсегда молодой,

В той степи оставался лежать.

На крутом на донском берегу

Седока ищет конь вороной,

Не скакать уж на нем седоку

На врага в злой и яростный бой. —

По весне на Доне

Сердце вдруг застонет

Да слезу уронит старый атаман.

Ходют, ходют кони

По весне на Доне,

Да ко мне не ходют на горюч-курган.

Спит за Доном родимый курень,

Да казачке не спится одной,

У плетня, не накинув чекмень,

Смотрит в степь атаман куренной.

Будто ждет из похода сынов,

Что когда-то в бою полегли,

Только степь не отдаст казаков,

Что своей не отдали земли.

По весне на Доне…

Птицы строем над степью летят,

В засиневший врезаясь, рассвет…

И отцы по станицам не спят,

Будто ждут от пернатых ответ.

Шашки в ножнах до срока висят,

А над Доном висит тишина.

Лишь рубцы на душе заболят,

Только тронет ковыль седина.

2005

* * *

Напрасно мы с годами спорим,

На пне души проступят кольца,

Как срублен буду я под корень

Каким-то юным добровольцем.

Что на душе я прятал с детства,

Что не достать и гвоздодером,

Легко нашарится на сердце

Каким-то юным мародером.

Не даст забыться рифмы ломка,

Но стих не пропадет задаром,

Как приговор, прочтенный звонко

Каким-то юным комиссаром.

Врагов своих рубил до руды

И с трусов я срывал погоны,

Но сам разжалованный буду

Каким-то юным эпигоном.

2005

* * *

До атаки нас было трое,

Кто с другими делил сахарок,

Я, Лопанин, Клим из Джанкоя

Называли друг друга «браток».

Каждый знал про жену другого,

Но всегда тосковал о своем,

Повторяя каждое слово,

Если вслух кто-то грелся письмом.

Были вместе мы со Смоленска,

А в пехоте год – сразу за пять,

Натирали медали до блеска,

Чтобы с блеском потом воевать.

Но судьбу пайком не разделишь,

И по кружкам фарт не разольешь.

Тут хоть в Бога веришь – не веришь,

А в атаку крещеным встаешь.

Клим пал первым смертью героя,