Посол на подмене - [7]

– Осторожнее, мастер Никоэль, не доведите дело до дуэли. У гонца с собой шпага, и, судя по всему, управляется он с ней неплохо, оружие ему ничуть не мешает. Поверьте, я уже насмотрелся на друзей и подчиненных графа.

– Не волнуйся обо мне. Три капли из склянки с буфета – и грубиян просто не сможет меня вызвать, голоса не будет, – усмехнулся молодой человек.

– Это из той, что вы собирались отослать сыну глуховатой баронессы?

– Говори уж прямо – глухой горлопанки. Я с ней общался всего один раз, так до сих пор с ужасом вспоминаю. Она имеет нехорошую привычку притягивать к себе голову собеседника, придвигать губы к уху и орать изо всех сил. После одной капли лекарства звук для окружающих становится комфортнее, уже не оглушает, – заметил Никоэль, аккуратно подхватывая и распределяя свои склянки, чтобы не уронить по дороге вниз. – После трех же капель на сутки обеспечена полная блаженная тишина.

– Все равно не рискуйте понапрасну. Граф сам способен поставить на место любого обидчика госпожи.

– В том-то и дело, что при отце гонец вряд ли рискнет высказаться. Сколько я себя помню, при дворе при нем все всегда приторно улыбались и расточали лживые комплименты. Даже мне! У этих аристократов отменное чутье на неприятности, инстинкта самосохранения у них не отнять. Ладно, я готов. Буду следить, чтобы гонец ни в коем случае не остался наедине с Фианой и не ляпнул чего-нибудь оскорбительного.

– Вас тоже могут оскорбить, – предупредил слуга, распахивая дверь.

– Плевать! Я не гордый, про меня пусть говорит, что хочет.

– Неправильно это, мастер. Вы лучше большинства этих хлыщей. И как вы не поймете? Вам бы еще несколько уроков у графа взять…

– Ну-у, худо-бедно я и сам могу махать шпагой, – напомнил Никоэль, начиная спускаться по довольно крутой лестнице вдоль наружной стены квадратной башни. – А лучше мне и не надо, только глупцы рвутся рисковать жизнью из-за каких-то слов в отношении себя.

– При дворе за такое долготерпение и уступчивость будут презирать, – заметил Вернан, торопясь за молодым господином.

– Если бы меня так волновало чье-то мнение, то даже в детстве, имея за плечами лишь несколько уроков от отца, мне пришлось бы драться каждый день, причем с теми, кто старше, опытнее и сильнее. И в чем же достоинство и честь этих лицемерных правдолюбов? А нет у них чести, которую они так стремятся продемонстрировать!

– Эх, мастер, мастер, трудно вам придется. И лебезить вы не привыкли, и защищаться с помощью ядов, интриг и подлых приемов толком не можете. Нет, все-таки как матушка оправится от своей мигрени, попрошу ее поговорить с графом о вашем дальнейшем воспитании.

– Вернан, только кормилицу отца сюда вмешивать не надо! Я уже взрослый и совершеннолетний. Ты не находишь, что поздно воспитывать? Я не собираюсь жить в серпентарии при дворе.

– Но как сыну посла вам придется вращаться в высших кругах. Или вы все же тут останетесь?

– Ой, не пытайся заранее поймать меня на слове. Я же сказал – не решил еще. И не нервничай почем зря. Так уж получилось, что если отец – мастер фехтования, то я – мастер делать вид, что не замечаю и не понимаю чужих оскорблений. Высот отца мне никогда не достичь, даже пробовать не хочу. Я – не он, да и магией не владею. Иногда очень забавно наблюдать, как кто-то наизнаку выворачивается, пытаясь меня хоть чем-то задеть.

Слуга это все и сам знал, частенько наблюдал общение молодого хозяина с заезжающими на ночевку именитыми напыщенными аристократами и некоторыми спесивыми поначалу заказчиками, которые искали умелого алхимика, но не ожидали найти его в лице парня со странными глазами. Если Никоэль в тот день не пил свое зелье, то гости в полном составе поочередно, по мере столкновения, принимали его за слепого и относились брезгливо, как к юродивому. Тем более что с одеждой он не утруждался, за модой не гнался. Случайный человек по внешнему виду вряд ли опознал бы в нем графского сына, скорее принял бы за секретаря. И потому Вернан искренне переживал, когда люди проявляли пренебрежение и не воздавали должное тому, кто, по его мнению, действительно был достоин входить в высшее общество Белавии.

До дверей столовой Никоэль так и дошел под воспитательное бурчание кастеляна. Тот не часто позволял себе высказываться и давать советы, но уж если начинал… Парень в ответ только добродушно усмехался. Может, кого-то подобные речи от слуги раздражали, но Ник никогда не злился на проявления заботы, ему было приятно – значит, он не безразличен не только отцу. Итогом сложного детства для него стало настороженное отношение ко всем окружающим и поиск подвохов в каждом слове чужаков, он плохо сходился с людьми. И если во взрослом возрасте приятелями он мог бы назвать многих, то друзьями – только графа и Фиану.

Толкнув коленом дверь столовой, за которой царила странная тишина, Никоэль стремительно влетел в огромное помещение, сгрузил свои склянки на буфет, стоящий по правую руку, и только тогда развернулся к длинному столу для торжественных приемов. Отца и Фианы еще не было, а вот гость – незнакомец лет двадцати – уже сидел, вольготно развалившись на стуле с высокой спинкой прямо на графском месте во главе стола. Недовольно поджав губы, он наблюдал за суетой слуг, заканчивающих сервировку. Среди аристократов считалось вежливым и правильным опоздать на пять-десять минут или же – высший шик – прийти минута в минуту, под звон часов. Гонца же голод, похоже, пригнал раньше времени. Или же он просто не счел необходимым демонстрировать хорошее воспитание опальной семье. По совокупности факторов Никоэль склонялся ко второму варианту. А еще ему очень не понравилось настороженное молчание слуг, которые, сколько он себя помнил, имели обыкновение весело переговариваться в процессе работы. Они даже тарелками не бренчали. Каждый предмет опускался преувеличенно аккуратно. Хотя граф никогда не старался воспитать из своих слуг безмолвных, незаметных, исполнительных теней и не запрещал вести себя просто и обыденно. В некотором роде все, долго проживающие в поместье, были для него чем-то вроде семьи с разной степенью родства и приближенности. Он ведь видел одни и те же лица на протяжении ряда лет и никогда не забывал, что перед ним такие же люди – не лучше, но и не хуже многих равных ему аристократов.