Посох в цвету - [18]

Шрифт
Интервал

Уснула на скамейке у жасмина»…
Сменяет грусть насмешливая мина.
А я в ответ: «душисты вечера.
Приветен сад и алых туч игра,
Но я хочу, чтоб ты была – едина.
Чтобы душе взволнованной моей
Твоя душа бездонное открыла,
Пока ты спишь в жемчужной мгле ночей.
Так я склоню далекие светила,
Едва, как маг молитвенно-немой,
Приближу твердь взыскующей трубой».

4. «Как ягода кровавой белладонны…»

Как ягода кровавой белладонны,
Упало солнце. И вечерний гром
Прогромыхал над меловым бугром,
И зазмеился бледный лик Горгоны.
Перед крыльцом белели вдруг колонны,
И снова меркнул старый, тихий дом.
И лишь в окне, под гофреным чепцом,
Качала тень докучные поклоны.
Уснешь ли ты? Скажи – твоя мечта
По-прежнему крылата и чиста?
Иль грозный лик дохнул своей отравой;
И сон бежит отяжелевших век,
И грезишь ты, как в оный день Лукавый,
Нас проклянув, соединил навек?

5. «Весна спешит, и быстрокрылый лёт…»

Весна спешит, и быстрокрылый лёт
Никто – увы! – остановить не может.
Я весело колол последний лед, –
Последний ландыш сердце мне тревожит!
И каждый цвет склоняет в свой черед
Усталый взор, – да солнце приумножит
И расцветит и возлелеет плод.
Благословен, кем круг Господень прожит!
Но никогда с беспечностью жены
Ты не сомкнешь кольца твоих объятий,
И двое мы – предатели весны.
О, шепоты безрадостных заклятий!
Вы, губы нег, язвите горячей
Полудня обеспложенных степей!

XVIII. НОЧЬ

Пусть подразнит – мне не больно,

Я не с ним, я в забытьи…

Ин. Анненский

Еще мертворожденный день
Костлявыми руками скошен.
И Ночь мою торопит лень,
Затем, что сам себе я тошен.
Она тиха, она черна,
И поцелуи ей не внове:
Она – законная жена
В задрапированном алькове.
Прольет холодного свинца
Она мне в мозг – и веки тронет,
Морщины темного лица
Короной фольговой разгонит; –
И до полудня я готов
Внимать бездумно, недвижимо,
Как с реверансом ряд послов
Шуршит, прихрамывая, мимо.

ИТАЛЬЯНСКАЯ ПРИЗМА

Вячеславу Иванову

I. ФРЕСКИ. Сонет

За фресками безумная окота, –
Я не знавал нелепей ремесла, –
Нежданно нас в больницу занесла:
Наш гид был строг, и нам была работа!
Искусство и больница, – странно что-то…
Но красота усталая звала,
А мы – за ней… Когда б не эта мгла,
Да запахи, да жуткая икота!
Смутясь глядишь, как тлеют угольки
Былых миров… Как детских две руки
Переплели сведенные колени.
Довольно, прочь! Но гид не досказал:
Перед стеной, где мальчик угасал,
Тут был алтарь, и вот к нему – ступени .

II. ДВУЛИКАЯ

Торговка низкая, едва бледнеет день,
К воротам бронзовым Марии дель Фиоре
Ведет красавицу – на верхнюю ступень.
Толпа снует… Толпа оценит вскоре.
Спешит зарисовать божественный овал
Какой-то юноша, раскрыв альбом украдкой;
Пылал огонь в глазах, и карандаш дрожал,
Как шпага, обессиленная схваткой.
И нет ее… Ушла. – А старая всё тут,
Змея пригретая… Мгновенья грезы – где вы?
Он закусил губу и в несколько минут
Мегеру набросал на нежный абрис девы.

III. ПАДАЮЩАЯ БАШНЯ

Точно в платье подвенечном тонкий стан ты преклонила;
Или вправду ты – невеста, золотая кампанила?
В кружевах окаменелых, в многоярусных колоннах,
В этом небе густо-синем ты мечта для глаз влюбленных!
И когда спиралью шаткой я всходил, и сердце ныло,
Близко билось чье-то сердце – не твое ли, кампанила?
В бездну падали колонны, и над сизыми холмами
Облака сплывались в цепи и кружились вместе с нами.
И я думал: там за далью целый мир пройдешь безбрежный, –
Чуда равного не встретишь этой девственнице нежной!
И я думал: чары знаешь, а напрасно ворожила:
Будешь ждать его веками, не дождешься, кампанила!

IV. В ПОЛДЕНЬ

Ты к площади, где в жар томительный
Отраден сумрачный платан,
Идешь походкою медлительной,
Перетянув осиный стан.
Как ты бледна под синью черной
Любовно глаженных кудрей!
Я узнаю тебя, упорную,
По самой тихости твоей…
Шумят подруги с водоносами,
Звонка певучая струя;
Они со смехом и вопросами
Все льнут к тебе, любовь моя!
А ты, блаженная, ленивая,
Тебе их речи – нипочем?
Ведь он не лжет, что ты красивая,
Холодный, ясный водоем?

V. СИЕНСКИЙ ЧЕРЕП

Он
– Говорит мне череп из Сиены:
«Всем конец один убогий уготован.
Помни, помни – поцелуи тленны,
Кто предастся им – будет скован».
Желтый череп блистает на славу,
Злым оскалом угрожают эти зубы;
Он в любви нашей видит забаву,
Говорит, что радости – грубы.
Она
— Милый, нет: «Поцелуи мгновенны,
Не теряйте дни золотые!»
Так смеется мне череп из Сиены:
«Вы, холодные, слепые и глухие!»
И еще я слышу другое:
«Что вы знаете о страсти настоящей?
Небо нас лобзало голубое,
Оттого мы целовались слаще».

VI. ЭПИЛОГ

По улицам извилистым, как расщелины скал,
Как узкие расщелины, жилища горных фей,
Ночами полнозвездными один я блуждал
Среди домов торжественных, где не было людей.
Казалось, то не улица, а волшебницы нить;
Казалось, по-над плитами, светясь, бежит клубок.
И было мне так счастливо и привольно жить,
Ночами полнозвездными вдыхая ветерок.
Змеилась нить, вела меня – уводила под уклон
Туда, где своды мшистые одели водоем.
И, как струя холодная, охватил меня сон.
И снился мне прекрасный лик, и были мы – вдвоем.
Сказала мне: «мы в городе, где не было людей.
Здесь в ночи наши звездные, под дремный струйный гул,
Скользим мы, тени белые, с крылами лебедей.
Молись, чтобы в моих руках навеки ты уснул»…

СТИХОТВОРЕНИЯ, НЕ ВОШЕДШИЕ В ОСНОВНЫЕ СБОРНИКИ


Рекомендуем почитать
Преданный дар

Случайная фраза, сказанная Мариной Цветаевой на допросе во французской полиции в 1937 г., навела исследователей на имя Николая Познякова - поэта, учившегося в московской Поливановской гимназии не только с Сергеем Эфроном, но и с В.Шершеневчем и С.Шервинским. Позняков - участник альманаха "Круговая чаша" (1913); во время войны работал в Красном Кресте; позже попал в эмиграцию, где издал поэтический сборник, а еще... стал советским агентом, фотографом, "парижской явкой". Как Цветаева и Эфрон, в конце 1930-х гг.


Зазвездный зов

Творчество Григория Яковлевича Ширмана (1898–1956), очень ярко заявившего о себе в середине 1920-х гг., осталось не понято и не принято современниками. Талантливый поэт, мастер сонета, Ширман уже в конце 1920-х выпал из литературы почти на 60 лет. В настоящем издании полностью переиздаются поэтические сборники Ширмана, впервые публикуется анонсировавшийся, но так и не вышедший при жизни автора сборник «Апокрифы», а также избранные стихотворения 1940–1950-х гг.


Рыцарь духа, или Парадокс эпигона

В настоящее издание вошли все стихотворения Сигизмунда Доминиковича Кржижановского (1886–1950), хранящиеся в РГАЛИ. Несмотря на несовершенство некоторых произведений, они представляют самостоятельный интерес для читателя. Почти каждое содержит темы и образы, позже развернувшиеся в зрелых прозаических произведениях. К тому же на материале поэзии Кржижановского виден и его основной приём совмещения разнообразных, порой далековатых смыслов культуры. Перед нами не только первые попытки движения в литературе, но и свидетельства серьёзного духовного пути, пройденного автором в начальный, киевский период творчества.


Лебединая песня

Русский американский поэт первой волны эмиграции Георгий Голохвастов - автор многочисленных стихотворений (прежде всего - в жанре полусонета) и грандиозной поэмы "Гибель Атлантиды" (1938), изданной в России в 2008 г. В книгу вошли не изданные при жизни автора произведения из его фонда, хранящегося в отделе редких книг и рукописей Библиотеки Колумбийского университета, а также перевод "Слова о полку Игореве" и поэмы Эдны Сент-Винсент Миллей "Возрождение".