Посох пилигрима - [98]

Каким он был, каким он должен быть — этот неистовый воин, упрямый путник? Кто-нибудь знает? Вряд ли. Познанное не может быть предметом искусства. Рыцарь — еще не познан. Его образ еще волнует души творцов и души тех, кто любит разгадывать тайны.

Через двадцать лет постоянной борьбы горстки рыцарей с полчищами сарацинов за Святое Место, за то, чтобы дать всем христианам Европы возможность посетить Иерусалим, поклониться Гробу Господню, помолиться, успокоить душу свою и отправиться домой, в Европу, без страха перед сарацинскими разбойниками и грабителями, всем крестоносцам стало окончательно ясно, что удержать завоеванное будет очень и очень сложно: на помощь из родных краев они надеяться не могли да и предыдущие события показали тщетность подобных попыток.

Что же оставалось делать крестоносцам, рыцарям, поставленным судьбой и Божьей волей защищать Гроб Господень, который в силу самых разных — указанных здесь и не указанных — причин, они защитить от полчищ сарацин не могли? Как могли поступить в данной ситуации сильные люди, честно выполнившие свой долг перед единоверцами, перед Господом Богом, перед самими собой? Люди, уже постаревшие в боях? Люди — рыцари?

Самые сильные люди в такой ситуации могли принять лишь два взаимоисключающих решения:

1. Покинуть Палестину, купить где-нибудь в благодатном уголке Европы клочок земли, доживать там спокойно свой век, рассказывая местным мальчишкам и девчонкам о славных походах, о великом, но неудавшемся деле. И благодарные внуки со вниманием слушали бы стариков, передавали бы из уст в уста страшные и героические истории, внешне восхищались бы содеянным дедами, но внутренне содрогались бы от услышанного, жалели бы рассказчиков, которым так крупно не повезло в жизни: подвигов они совершили много, а толку мало, а пользы мало. И жалость, невысказанная даже, струйкой медленнодействующего яда вливалась бы в сердца славных воинов, и чувствовать этого они бы не могли, и, медленно угасая, они угасали бы — от жалости. Это нехороший удел для великих воинов.

2. В отчаянии все оставшиеся в живых рыцари могли бы дать сарацинам смертельный бой. Европейские воины могли бы его выиграть, но это не изменило бы в данном регионе стратегический вектор времени, который действовал против Европы в пользу Азии. Через год-два, а, может быть, и через месяц-другой, подобная битва вновь стала бы необходимой… и в конце концов состоялась бы последняя битва между сарацинами и крестоносцами. В ней пал бы в жестоком бою последний крестоносец «первой волны», о нем, обо всех героях сложили бы песни, типа той, которую сочинили барды франков о племяннике императора Карла Великого, в Европе появился бы еще один герой — еще один Роланд. И не более того.

Конечно же, после славной гибели последнего крестоносца первой волны крестовые походы не прекратились бы.

История так быстро и легко не прощается со своими собственными великими задумками. Но рыцари! Но великие воины великой идеи, заброшенные в Иерусалим волею судьбы, волею Бога охранять для всех христиан Гроб Господень — какое же они нашли решение сложнейшей задачи?

1119 год

Они решили сделать невозможное — продолжить борьбу с многочисленным и грозным врагом имеющимися у них силами, то есть горсткой непоколебимых, непризнавших неминуемость поражения рыцарей.

Самые стойкие из них собрались на развалинах храма у Гроба Господня, учредили рыцарский Орден Храмовников (тамплиеров), приняли устав, дали суровую клятву, избрали главу ордена, и была рождена та великая тайна, которая, можно без преувеличения сказать, стала самой главной составляющей явления Рыцарства, хотя с этим мнением могут не согласиться многие читатели и писатели «рыцарских» романов, в которых авторы пытаются разобраться в великой тайне сильных людей.

Тайна — это бесконечность. Тайна — это вечный поиск. Вечный поиск — это движение. Движение — это жизнь.

Рыцарь и Рыцарство живут уже очень долго. Потому что Тайна еще не разгадана.

В тот день рыцари создаваемого ордена признались самим себе в том, что до этого и они сами, и многие другие рыцари, участники крестового похода, вели себя недостойно: грабили и разбойничали, занимались насилием, забывали о том, ради чего они пошли в Азию.

Это признание, это покаяние говорило прежде всего о том, что суровые люди, в течение двух десятков лет не выпускавшие ни на день свой меч из рук, были все еще наивны, как дети. Как дети они верили: покаюсь, сброшу с себя тяжкую обузу грехов и прегрешений, и Господь Бог поможет мне решить задачу, ради которой я шел сюда. Но наивными эти сильные люди не были.

Все наивное закончилось в предисловии Устава Ордена тамплиеров. В самом же Уставе было слишком много сурового, чтобы не восхититься самой идеей создания духовно-рыцарской, постоянно действующей военной организации очень закрытого типа, целью которой является помощь христианам.

История Ордена тамплиеров драматична и поучительна. Но речь не об этом.

Идеи, заложенные основателями Ордена храмовников, не умерли в те времена (в XIII веке), когда власть в нем перешла к ростовщикам и лиходеям, орден был сокрушен инквизицией. Но существует мнение, что ядро Ордена тамплиеров и идеи сохранились вплоть до конца XIX века, а, значит, есть все основания предпо-лагать, что Орден тамплиеров (не ростовщиков, но — Настоящих Рыцарей!) существует по сю пору и лишь ждет удобного случая для легализации. А что, разве это невозможно? Разве на рубеже второго и третьего тысячелетия нашей эры европейцы не ощутили дискомфорт в душе оттого, что на континенте стало слишком много ростовщиков и осталось слишком мало рыцарей? Явная диспропорция эта мешает человечеству жить красиво, умирать достойно, рожать героев.