Послы - [11]
Но, так или иначе, прежняя добродетель никуда не девалась и теперь глазела на него из каждой витрины, так мало похожей на витрины в Вулете, разжигая аппетит к вещам, с которыми он просто не знал бы что делать. Тут, как ни странно, действовал самый неприемлемый из всех законов, полностью его деморализующий, — теперь он проявлялся в том, что внушал Стрезеру желание хотеть еще больше. Эти первые прогулки в Европе были, по сути дела, своего рода грозным предостережением, к чему может свестись путешествие. Неужели после долгих лет он вернулся сюда почти на закате жизни лишь для того, чтобы подвергнуться подобному испытанию? Тем не менее именно у витрин он чувствовал себя с Уэймаршем наиболее свободно — правда, было бы еще лучше, если бы его приятель не поддавался столь охотно на призывы лишь сугубо полезных ремесел. В своей мрачной изоляции Уэймарш упорно разглядывал зеркальные стекла скобяных и шорных лавок, тогда как Стрезер щеголял сродством души с поставщиками почтовой бумаги и галстуков. По чести говоря, Стрезер держал себя грубовато в присутствии торговцев мужским платьем, Уэймарш же, скользя по ним надменным взором, попросту не замечал всего этого. Мисс Гостри тотчас ухватилась за возможность поддержать Уэймарша за счет его соотечественника. У этого скучнейшего законника имелись — бесспорно — свои представления о том, кто как должен быть одет, но, ввиду некоторых особенностей производимого им самим впечатления, ставить их в пример было небезопасно. Интересно, спрашивал себя Стрезер, уж не считает ли он, что мисс Гостри вовсе не такая модная дама, а он, Ламбер Стрезер, образец моды; и не кажется ли ему, что большая часть замечаний, которыми они обмениваются о прохожих, их лицах и типах, обличают лишь стремление болтать, как болтают в «свете»?
Неужели все с ним происходящее и все уже происшедшее исчерпывается тем, что светская дама подталкивает его в «общество», а давний друг, оттертый в сторону, наблюдает, с какой силой его туда влечет? Когда эта светская дама позволила Стрезеру — максимум того, что она ему позволила — купить пару перчаток, поставленные ею тут же условия, запрет на приобретение галстуков и любых других предметов, пока она сама не найдет времени пройтись с ним по Берлингтонскому пассажу,[8] прозвучали — для чувствительных ушей — вызовом несправедливым обвинениям. Мисс Гостри принадлежала к тем дамам, которые умели без вульгарных ужимок назначить свидание в Берлингтонском пассаже. Взыскательность при выборе перчаток означала — все для тех же чувствительных ушей — скорее всего нечто такое, что Стрезер назвал бы старанием удержать от явного фанфаронства. Однако его не отпускало сознание, что в глазах их спутника его новая знакомая выступает этаким иезуитом в юбке, вербовщицей Католической Церкви. Католическая же Церковь — в глазах Уэймарша — этот враг номер один, чудище с выпученными глазами и длинными, дрожащими, загребущими щупальцами — как раз и была обществом, источником распространения всяческих шибболетов,[9] разделения людей по типам и группам, порочными честерскими Рядами, источавшими зловоние феодализма, — словом, Европой.
Однако, прежде чем они, проголодавшись, повернули назад, произошел эпизод, который на многое проливал свет. Уже с четверть часа Уэймарш подчеркнуто молчал и держался особняком, когда же его сотоварищи, опершись на балюстраду, охранявшую Ряды с торца, не менее трех минут созерцали на редкость кривую и беспорядочно застроенную улочку, что-то в их интересе к ней — что именно, Стрезер так и не разобрался — переполнило чашу его терпения. «Он считает нас снобами, светскими лоботрясами, мерзкими эгоистами», — подумал Стрезер, который на удивление быстро, всего за два дня, обрел привычку легко и решительно суммировать ряд смутных наблюдений. Впрочем, между некоторыми его заключениями и отчаянным броском в противоположную сторону, который вдруг произвел Уэймарш, имелась, видимо, прямая связь. Он исчез с ошеломляющей внезапностью, и Стрезер с мисс Гостри поначалу решили, что, увидев мелькнувшего знакомого, он бросился за ним следом. Однако они тут же убедились, что его мгновенно поглотила открытая дверь ювелирного магазина, за сверкающими витринами которого он скрылся из виду. Бегство Уэймарша носило характер демонстрации, и его двум спутникам ничего не оставалось, как сделать испуганные лица. Но мисс Гостри рассмеялась.
— Что это с ним? — спросила она.
— Как вам сказать, — отвечал Стрезер. — Он не может этого вынести.
— Чего этого?
— Всего. Европы.
— Но при чем тут ювелирная лавка? Что она ему даст?
Стрезер, видимо, и сам пытался уяснить себе это, стараясь, не меняя позиции, проникнуть взглядом в просветы между рядами карманных часов и гирляндами тесно свисавших драгоценных побрякушек.
