Послушай-ка, слон... - [8]

Доминик обеспокоился не на шутку.

«Кто знает, — подумал он, — может, это признак какой-нибудь страшной болезни? Надо сказать Пине. Он может дать полезный совет».

«Пиня! Пиня!» — крикнул изо всех сил Доминик.

Но Пиня не обратил ни малейшего внимания, он продолжал храпеть как ни в чём не бывало.

«Проснись, Пиня, что-то давит мне на спину!» — дрожащим от страха голосом повторил Доминик.

Никакого впечатления. Но Доминик не сдавался.

«Пиня, Пиня, — не переставая, твердил он, — проснись, Пиня, проснись, я, кажется, захворал!»

Наконец Пиня проснулся, но не потому, что его разбудил Доминик, а потому, что в комнату вошла Пинина мама, стянула с сына одеяло и заявила, что пора вставать, пора в школу. Доминик тем не менее был уверен, что именно он разбудил Пиню.

Пиня вскочил с постели, побежал в ванную, примчался обратно, быстро-быстро оделся и принялся за завтрак, который ему принесла тем временем мама. Видя, что Пиня сел за стол, Доминик решил этим воспользоваться и рассказать про свою беду.

«Спина у меня болит», — пожаловался он.

А Пиня — хоть бы что! Пьёт себе чай с молоком, помешивая ложечкой сахар.

«Жмёт... — сказал Доминик. — Не знаю, что со мной».

А Пиня — хоть бы что! Ест спокойно булку с маслом и с мёдом.

«Может, я серьёзно болен», — продолжал Доминик.

А Пиня — хоть бы что! Почесал за ухом, взял варёное вкрутую яйцо, разбил о лоб. Так он поступал всегда. Каждый раз, когда мама давала ему крутое яйцо, Пиня разбивал его о лоб. Надо вам сказать, что есть немало способов разбить скорлупу. Одни разбивают, ударив по тупому концу яйца ложечкой, и отколупывают потом понемногу скорлупу пальцем; другие отрезают тонкий конец ножом и добираются до желтка и до белка методом почти хирургический; а третьи, такие, как Пиня, разбивают скорлупу обо что попало — о стол, о локоть, о колено, о собственный лоб — лишь бы посмешнее.

«Я не могу оглянуться и выяснить, в чём дело... — плаксивым голосом продолжал Доминик. — Может, ты посмотришь...»

А Пиня — хоть бы что! Позавтракал, собрал книжки и, как обычно, спустил Доминику в хобот порцию витаминов.

«Что за мальчик этот Пиня? — подумал Доминик. — С ним разговариваешь, а он хоть бы что. Погоди, погоди, я тебе этого не забуду! Хуже всего, что давит всё сильнее. Вот придёт мама убирать комнату, я скажу, что со спиной у меня неладно».

Но Пинина мама в этот день очень спешила. Она только убрала постель с дивана, поставила кое-какие вещи на место и ушла. У неё даже не было времени вытереть пыль.

Доминик кричал ей во всё горло:

«Послушайте-ка, что-то давит мне на спину!»

Но Пинина мама вела себя так, точно в комнате стояла тишина.

«Что-то не в порядке! — подумал Доминик, когда мама вышла из комнаты. — Или она плохо слышит, или я как-то не так разговариваю. Положение ужасное!»

В ближайшие дни выяснилось окончательно, что положение ужасное. Пинина мама на целый месяц уехала на курорт в Закопане... Потому-то она так и спешила, что боялась опоздать на поезд. А Пиня готовился как раз к контрольным работам в конце второй четверти и не обращал на Доминика ни малейшего внимания. После возвращения из школы он сидел, уткнув нос в книжку, и бубнил одно и то же — вот вам и весь Пиня. Витамины вместо мамы приносил Пине папа, но заговорить с папой Доминик не осмеливался. Тем временем боль в пояснице усилилась. И не только в пояснице.

Однажды ночью Доминик почувствовал, как что-то стиснуло ему левый бок.

«Вот тебе на! — буркнул Доминик, проснувшись. — Только этого не хватало».

Через некоторое время боль в спине и в левом боку усилилась. К тому же заболел ещё и правый бок, сперва немного, потом всё больше и больше...

«Ну, настал мой последний час, — расплакался Доминик. — Давит со всех сторон... Значит, я умру, непременно умру, я обречён! Бедный, бедный Доминик! Видишь, чем всё кончилось!..»

И ему стало ужасно жаль себя.

Раньше, когда он был одинок и заброшен, ему оставалось одно утешение: ждать, когда Пиня, вернувшись из школы, расскажет какую-нибудь историю. Теперь и на это рассчитывать не приходилось. Пиня вёл себя так, точно Доминика не существовало. Даже не глядел в его сторону; не отрывая взгляда от книжки и от тетрадки, машинально три раза в день совал ему в хобот витамины. К тому же наступила зима, окно открывали редко и ненадолго, и Доминик понятия не имел, что происходит на улице.

«Только бы не разбиться! — думал он. — Может, придёт такой день, когда в моей печальной жизни наступит перемена к лучшему...»

Представьте себе, такой день действительно наступил!

Однажды Пиня вне себя от радости ворвался в комнату с криком:

— Ура, слон, ура! Четверть кончилась! Можешь меня поздравить! Дай поцелую тебя в хобот!

Он подбежал к Доминику и оторопел от неожиданности. Последняя полка, та, под которой стоял Доминик, выгнулась вверх; казалось, она вот-вот лопнет! Книги, стоявшие слева и справа от Доминика, были так прижаты друг к другу, что попискивали от негодования, совсем как старушки в переполненном трамвае.

— Что случилось? — спросил Пиня.

«Сдавило меня со всех сторон!» — ответил Доминик.

— Ничего не понимаю, — вновь заговорил Пиня, который, видимо, не расслышал жалобы Доминика.