Послушание змеи - [75]

— Тут что-то есть… — зашептал я, но он оборвал мои слова нетерпеливым жестом и подбородком указал на решетку в стене, возле которой я только что стоял. Кладовая за этой дверью оказалась темной пустой камерой, внутри ничто не шевелилось. Я осторожно приблизился — что-то неразличимое слабо белело в тенях у дальней стены. Мне не удалось рассмотреть это точнее. Поэтому я уже решил вплотную подойти к прутьям, но тут Гарретт предупреждающе ухватил меня за шиворот и остановил на месте. В этот момент мне удалось наконец различить, что у стены лежали кости — большие кости. Заглушая в душе нехорошие подозрения, я пытался представить себе крупного зверя, которому они могли бы принадлежать, как вдруг странное щебетание с той стороны решетки привлекло мое внимание.

Я испуганно смотрел на огромную тень, повисшую на потолке. Затем она неуловимо быстрым движением нырнула во тьму, скользнула вниз по стене и на секунду застыла на полу камеры. Я напряг зрение, чтобы получше рассмотреть. На свет выбрался самый большой паук из всех, что мне до сих пор довелось увидеть, и он тоже разглядывал меня с не меньшим вниманием, но не из чистого интереса, а с совершенно другими намерениями. У него было круглое мохнатое туловище, по высоте достающее мне до бедра, и длинные сильные лапы. Передние он вытянул в мою сторону, как бы ощупывая воздух. Во мне боролись заинтересованность и отвращение. Паучище вновь испустил свое чириканье и стремительно приблизился. Не столько его внешность, сколько неуловимость этого движения испугала меня и заставила отскочить назад. Но тварь, очевидно, и не думала нападать, она тоже внезапно замерла и снова протянула вперед свои передние лапы, словно стремясь уловить мой запах или учуять исходящее тепло. Жест этот был не агрессивным, а скорее проверяющим, почти что вопросительным. Сейчас паук стоял прямо напротив и я рассмотрел, что волоски на его брюшке были не черными, а зеленоватыми и при этом тускло светились. Кончики передних лап находились всего в пятнадцати сантиметрах от меня и чуть-чуть, почти незаметно подрагивали, словно что-то ощупывая. Несколько бесконечных секунд вообще ничего не происходило, а затем создание молниеносно уползло во мрак своей тюрьмы.

— Сдается мне, ты ему не по вкусу, — на лице вора обозначилась полуулыбка. — Нужно идти дальше, скоро тишина здесь будет нарушена. Пошли.

Мимоходом обернувшись на камеру с пауком, я размышлял, с какой стати животное так внимательно разглядывало меня, не пытаясь напасть.[39] Мой взгляд скользнул по решетке противоположной комнаты и мурашки побежали по спине: там находилась дыба вместе с «железной девой». Да, Ройбен был чрезвычайно недобрым малым.

По коридору и поднимающейся вверх лестнице Гарретт привел меня в какой-то господский дом, большой и богато обставленный. По зеркальным полам из полированного камня оказалось абсолютно невозможно двигаться без шума. Из комнаты за наглухо закрытой двустворчатой дверью приглушенно доносились обрывки суматошного разговора. Удалось расслышать слова «дух» и «привидение». Похоже, там шла ожесточенная дискуссия и внутри собралась почти вся ройбеновская шайка — дом обходили лишь одинокие дозорные, чьи шаги можно было услышать еще издали. Гарретт по ходу дела «изъял» одну маленькую, но чрезвычайно дорогую вазу, занимавшую почетное место на высокой полке. Украшавшие ее драгоценности ярко сверкнули, когда она исчезала в недрах плаща.

— Вазы — одна из слабостей старого доброго Ройбена, — сказал тихо вор и в его голосе ощущалась лишь одному ему понятная насмешка. Я смекнул, что эта ваза далеко не первая из тех, что успел позаимствовать Гарретт у «старого доброго Ройбена».

Чутко прислушиваясь к вышагивающему где-то вдалеке стражнику, мы как можно тише поспешили к большой деревянной двери, ведущей судя по всему во внутренний двор или в сад. Сквозь находившееся рядом темное окошко я увидел, что тусклое солнце уже зашло.

Дверь оказалась крепко запертой, нам даже пришлось притаиться в темном углу и дожидаться, пока пересекающий помещение стражник не отойдет на приличное расстояние. Потом Гарретт продолжил работу, а я прислушивался к стуку сапог по гладкому полу и голосам в соседней комнате. Судя по всему, собрание подошло к концу — было слышно, как отодвигают стулья и гомон гильдийцев начал перемещаться в нашу сторону. Это меня сильно обеспокоило, но тут одна из ручек подалась и с щелчком опустилась.

Гарретт выпихнул меня на свободу и запер следом дверь как раз в тот момент, когда распахнулась другая и коридор наполнился шумом и гамом. Мы стояли в маленьком внутреннем дворике, огороженным с трех сторон флигелями главного здания, а с четвертой высоченной стеной. Пока здесь не было стражников, но это не продлится вечно — скоро ройбеновские парни возьмут себя в руки. Гарретт направился прямо к стене, вытаскивая из колчана плющ-стрелу.

Как бы плохо я не думал про язычников, но этой штуке цены не было. Такая мысль пришла в голову, когда прочная живая лиана снова опустилась сверху. Как вообще стрела смогла пробить такую толстую каменную стену? Меня мучил этот вопрос, а Гарретт велел карабкаться вверх. Что я и проделал и теперь сидел верхом на стене, тяжело дыша и дожидаясь своего спутника. На этот раз он поднимался по лиане намного лучше чем пару дней назад, хотя все же с некоторым усилием. Пока Гарретт карабкался, я внимательно рассмотрел стрелу. Она и в самом деле не пробила насквозь стену, а подобно ползучему растению выпустила массу корней, густой паутиной зацепившихся за камни и с легкостью разломавших заполненные раствором швы между ними. Залезший наверх Гарретт ухватил лиану и перекинул ее на другую сторону, чтобы тут же начать спуск. Я поспешно устремился следом, потому что услышал, как открылась дверь и во двор вышел и в этот же момент откуда-то из дома донесся громкий вопль. Не совсем понятно, что именно орал Ройбен, но слово «ваза» разобрать удалось.