Пословицы российские - [6]

Шрифт
Интервал

– Вижу я, о юноша! что не внемлешь ты моим предложениям, затыкаешь уши твои от гласу родительского о тебе сожаления и что самолюбие твое торжествует над всем тем, что противу положить ему может отеческая к тебе любовь и мое о пользе твоей рачение. Вижу, что уже тебя ничто удержать не может в дому твоем. И так стремись к погибели твоей, спеши к твоей смерти и помни, что ты, а не я оной причиною будешь. Помни, что чем ближе к царю, тем ближе ты к смерти.

Хотя Салему неприятно показалось заключение Седухово и весьма его оскорбило, но не на долго; ибо скоро печаль его истребилась из памяти воображением будущих забав и веселия. Он приписывал изречения Седуховы мрачному нраву старцеву.

Расстался Салем наконец с отцом своим и с благодетельным наставником своим. Не можно описать оскорбления отеческого, не будучи отцом.

При захождении солнца отправился Салем в путь свой, ибо по причине зною не мог он днем путешествовать, а избрал к тому ночное время, яко удобнейшее по причине прохлады. Едва только рогатая луна показалася на оризонте и хотя чуждым, но довольным светом просияла, очутился Салем при рубеже провинции, управляемой отцом его. Наступающий день употребил он на покойный сон, а в следующую ночь достиг столицы самаркандской. Первое попечение Салемово было представиться при дворе. В то время там праздновали воспоминание обретения огня, обретение, приписываемое древними самаркандцами особливому откровению, ниспосланному людям свыше. Мудрецы их мыслили, что един только человек одарен властию и познанием употребления сего элемента; ибо известно, что прочие твари не знают пользоватися оным. На праздник сей съезжалось множество из окрестностей столичных, и весь город исполнен был народом. Едва только прекрасный Салем показался, все царедворцы превозносили его похвалами, уверяли его в дружбе и сожалели, что так долго мешкал он блеснуть своими дарованиями при дворе, который один только в состоянии чувствовать достоинства и воздавать им должное. Лишь только представился он государю и государыне, то получил знаки отменного их к себе благоволения и удостоился слышать приятные отзывы милости к отцу его и ласкательнейшие обнадеживания к самому себе. Государыне особливо благодарил он, понеже был молод, весел и остроумен. Придворные госпожи и девицы, подражая ей, осыпали ласками и похвалою неосторожного Салема. После обеда получил он повеление единожды навсегда быть при всех увеселениях царских.

Невозможно описать удовольствия Салемова о благоприятном явлении его при дворе. Почел он должностию своею споспешествовать всеми своими силами заключению о нем государскому и окружающих их царедворцев. В скором времени достигнул он особливой милости царской и восчувствовал на себе наиубедительнейшие знаки щедроты их. Сделался другом государю, любезным государыне и, повидимому, милым всему городу, не токмо что двору.

Но сколь непостоянно счастие человеческое! Сколь обманчиво благополучие: те же самые достоинства, та же самая красота, кои соделали Салема столь любезным, послужили к его злополучию. Дух ревности вселился в государя престарелого и начал воспалять его ненавистию к Салему. Пагубная красота его пленила младую царицу, коя, не могши противостоять любовной страсти, ниже скрывать огнь, снедающий сердце ее, оказала несомнительные признаки недозволенной любви к прекрасному Салему.

Надменный торжеством своим и неосторожный Салем, вместо того чтоб погасить при первом начале искру любовную или, по крайней мере, скрывать оную, тщеславился он своею победою и думал, что любовь не может терпеть принуждения. Не раз прерывал царь нечаянным нахождением сладчайшие минут восторгов его с супругою; но то из великодушия, то уверен и успокоен быв красноречием и притворством молодыя Инны, так называлась царица, прощал Салема, чая его иногда исправления, а иногда не почитая его подлинно своим совместником. Наконец исполнилась мера терпения и слепоты владетеля. Не смотря на слезы жены своей и на мнимую безвинность Салемову, повелел он в отмщение свое отрубить голову своему другу и любимцу супруги своей. Назначен был день торговой казни Салемовой. Все придворные приехали, и весь город стекся на плачевное сие позорище. Те, кои прежде находили изящные достоинства в Салеме, теперь почитают его извергом, неблагодарным другом, коварным рабом и нарушителем покоя. Едва только приведен был юноша на место казни и узрел ужасные приготовления, содрогнулся; живо в памяти его изобразилось изречение Седухово. Возопил он:

– Теперь узнаю, но поздно, что близ царя, близ смерти.

Едва свершил он слово, плаха уже готова, топор поднят, и се отрешается голова от тела. Слова сии столь твердо вкоренились в слышателях зревших, что вошли с тех пор в пословицу, и ежели хотят ныне изобразить опасность придворной жизни, то говорят: близ царя, близ смерти.

Седина в бороду, а бес в ребро

Всякому трудно покажется найтить причину сей пословицы седина и бес сношения между собою, повидимому, иметь не могут, еще меньше может бес в ребро залезть. Хотя и часто беси соблазняют людей, но сии соблазны, конечно, не в ребрах начинаются: родятся они в глазах, из глаз переходят в голову, овладеют разумом, а разум, овладел сердцем, покорит целого человека бесу: но и это разве в старину бывало; а ныне, благодаря просвещению, люди довольно хитры, чтобы не покориться бесу. И можно ли такой подлой твари порабощать себя? Есть народы еще нас просвещеннее, кои не только не подвергнутся искушению беса, но и самих бесов, хотя бы их целые легионы были, перехитрят, обманут; найдут и для самих их опасные пороки, соблазнят и сделают гораздо бесчестнее, но бессильнее старых времен бесов. Но как сия пословица пришла к нам из древности, когда еще люди были слабы и верили несколько бесам, угадчикам, ворожеям и колдунам, то поищем в старинных архивах, нет ли чего сходного с сею пословицею.


Рекомендуем почитать
Цивилизации

Фелипе Фернандес-Арместо — известный современный историк, преподаватель Университета Миннесоты, лауреат нескольких профессиональных премий и автор международных бестселлеров, среди которых особое место занимает фундаментальный труд «Цивилизации».Что такое цивилизация?Чем отличается «цивилизационный» подход к истории от «формационного»?И почему общества, не пытавшиеся изменить окружающий мир, а, напротив, подстраивавшиеся под его требования исключены официальной наукой из списка высокоразвитых цивилизаций?Кочевники африканских пустынь и островитяне Полинезии.Эскимосы и иннуиты Заполярья, индейцы Северной Америки и австралийские аборигены.Веками их считали в лучшем случае «благородными дикарями», а в худшем — полулюдьми, варварами, находящимися на самой низкой ступени развития.Но так ли это в реальности?Фелипе Фернандес-Арместо предлагает в своей потрясающей, вызвавшей множество споров и дискуссий книге совершенно новый и неожиданный взгляд на историю «низкоразвитых» обществ, стоящих, по его мнению, много выше обществ высокоразвитых.


Феноменология русской идеи и американской мечты. Россия между Дао и Логосом

В работе исследуются теоретические и практические аспекты русской идеи и американской мечты как двух разновидностей социального идеала и социальной мифологии. Книга может быть интересна философам, экономистам, политологам и «тренерам успеха». Кроме того, она может вызвать определенный резонанс среди широкого круга российских читателей, которые в тяжелой борьбе за существование не потеряли способности размышлять о смысле большой Истории.


Дворец в истории русской культуры

Дворец рассматривается как топос культурного пространства, место локализации политической власти и в этом качестве – как художественная репрезентация сущности политического в культуре. Предложена историческая типология дворцов, в основу которой положен тип легитимации власти, составляющий область непосредственного смыслового контекста художественных форм. Это первый опыт исследования феномена дворца в его историко-культурной целостности. Книга адресована в первую очередь специалистам – культурологам, искусствоведам, историкам архитектуры, студентам художественных вузов, музейным работникам, поскольку предполагает, что читатель знаком с проблемой исторической типологии культуры, с основными этапами истории архитектуры, основными стилистическими характеристиками памятников, с формами научной рефлексии по их поводу.


Творец, субъект, женщина

В работе финской исследовательницы Кирсти Эконен рассматривается творчество пяти авторов-женщин символистского периода русской литературы: Зинаиды Гиппиус, Людмилы Вилькиной, Поликсены Соловьевой, Нины Петровской, Лидии Зиновьевой-Аннибал. В центре внимания — осмысление ими роли и места женщины-автора в символистской эстетике, различные пути преодоления господствующего маскулинного эстетического дискурса и способы конструирования собственного авторства.


Поэзия Хильдегарды Бингенской (1098-1179)

Источник: "Памятники средневековой латинской литературы X–XII веков", издательство "Наука", Москва, 1972.


О  некоторых  константах традиционного   русского  сознания

Доклад, прочитанный 6 сентября 1999 года в рамках XX Международного конгресса “Семья” (Москва).