Последыш. Том I и II - [142]

Впрочем, все просто, когда знаешь, что надо делать и как этого добиться. Бармин прикрыл глаза, припоминая, как у него получилось создать снижающий интенсивность освещения экран. Проследил след тени, петлящий на границе сознания и подсознания, и следующим «движением души» создал еще два таких же экрана: для Варвары, и для Елены.

— Так лучше? — спросил шепотом, не поворачивая головы.

— Ты чертов гений, Инг! — выдохнула Елена.

— Спасибо! — добавила от себя Варвара, и они стали наблюдать за церемонией выхода императора.

Честно сказать, Бармин ожидал большего, но, возможно, все дело в том, что это был Малый прием, и к тому же проводимый не в основной императорской резиденции в Новгороде, а в летнем дворце. Император — высокий худощавый мужчина с обильной сединой в темных коротко стриженных волосах и еще более темной, почти черной бороде, — был краток. Заняв массивное золоченое кресло, стоявшее на невысоком возвышении и служившее ему троном, он коротко приветствовал гостей, отметив по ходу дела, что здесь, — в его Ливадийской резиденции, — собрались сегодня отнюдь не все те люди, кого он хотел бы видеть рядом с собой в этот чудесный летний день. А затем добавил, что, хотя первоначально этот прием задумывался всего лишь, как удобный случай повидаться с некоторыми из родных и близких, чтобы пообщаться с ними в приватной обстановке, он решил, тем не менее, воспользоваться случаем и объявить несколько указов, касающихся одного из его сегодняшних гостей. Указов, как тут же выяснилось, было целых три. Первым — Бармин признавался наследником рода Менгденов, без упоминания, впрочем, имен тех Менгденов, — отца и деда, — кому он наследует. Вторым указом ему возвращался титул, и, соответственно, Ингвар граф Менгден вводился в круг старой имперской аристократии, и третьим указом, — снова же, без упоминания ее родителей, — старшая сестра Ингвара — Варвара Глинская получала право с этого дня именоваться Барбарой графиней Менгден. Удивительно, но ей официально возвращали не только титул, но данное при рождении имя.

Часть гостей, собравшихся в приемном зале Ливадийского дворца, испытали при оглашении указов род когнитивного диссонанса, — выраженный, впрочем, у разных людей по-разному, — для других гостей это была уже «старая новость», но все встретили аплодисментами момент, когда император лично вручил Ингвару свитки с текстами указов и графские регалии: корону, коллар[162] с гербом Менгденов, — вставшим на задние лапы медведем, вооруженным на варяжский манер секирой и щитом, — и владетельский перстень. Все это, как он понимал, было в свое время конфисковано у его деда, но теперь возвращалось законному наследнику. Момент, что и говорить, исторический, а для Бармина к тому же вполне символический. Получив из рук императора графские регалии, он окончательно переставал быть самим собой, Игорем Викентиевичем Барминым, — попаданцем и вселенцем, — и становился Ингваром сыном Сигурда графом Менгденом. Понимание этого факта не по-детски «треснуло» его по башке прямо там, у подножия трона, но аттракцион невиданной щедрости продолжался, и Бармин должен был соответствовать месту, времени и обстоятельствам, то есть, держать себя в руках.

Едва отзвучали аплодисменты, как император сделал еще одно объявление, сообщив Городу и Миру о состоявшемся ранее, — но не сказав, где и когда, — таинстве официальной помолвки между графом Ингваром Менгденом и княгиней Марией Полоцкой. Вот тут ахнули уже все, поскольку посвященных в эту «тайну Мадридского двора» было крайне мало, и никто даже представить себе не мог, что «этот Менгден» породнится с императорским домом. А между тем, к подножию трона вышли князь и княгиня Северские, чтобы завершить акт помолвки, символически передав жениху его невесту. Мария шла между ними, но, приблизившись к императору, оставила родителей и, подойдя к Бармину, встала слева от него…

* * *

Сам прием запомнился плохо. Количество впечатлений перешло в качество со знаком минус. Бармин принимал поздравления, улыбался, говорил комплименты дамам или вел вежливую беседу ни о чем, но делал все это, как во сне, сквозь туман или даже сквозь воду. Звуки и краски были размыты, мысли текли медленные, словно, на границе засыпания, и держаться в тонусе было крайне сложно. Тем не менее, внешне Ингвар функционировал на ять, другое дело, что для этого приходилось делать усилие, несоразмерное полученному результату. Наверно, поэтому, когда приличия позволили наконец покинуть императорский прием и загрузиться в любезно предоставленный князем Северским самолет, — как он попал на аэродром, так и осталось для Бармина тайной за семью печатями, — Ингвар рухнул в кресло и, находясь в прострации, пропустил и завязавшийся в салоне разговор, и объявление о взлете и маршруте полета, сделанное пилотом, и сам взлет. Более или менее, он пришел в себя после того, как выпил залпом полстакана старки, «закусил» водку чашкой крепкого кофе и сигаретой, и повторил. Вот после второй порции, — еще полстакана старки, — получив от стюарда очередную чашку с крепким кофе и, закурив следующую сигарету, Бармин окончательно вернулся в себя и огляделся, вполне осмысленно воспринимая окружающую действительность.