Последняя жатва - [105]

Я слышу такой звук, будто нечто ломает кости и разрывает живую плоть, и с ужасом вижу, как из чрева Эли быстро высовывается крошечная ладошка. Эта тварь выскальзывает из ее тела и падает на пшеницу, покрытая кровью и слизью.

Толпа разом вздыхает, когда младенец испускает свой первый вздох, но никто не подходит, чтобы забрать его.

– Разрежь пуповину, но не дотрагивайся до него! – кричит Эли.

Я вырываю распятие из шеи Эммы и перерезаю им пуповину. Младенец гулит. Это мальчик. Я стараюсь не смотреть на него, но чувствую, как исходящая от него сила пытается завлечь меня.

Люди опускаются на колени, чтобы помолиться перед ним. Люди, которых я знал всю жизнь, – преподобный, Дейл. Они не понимают, что происходит… не понимают, что это конец.

Я подползаю к Эли сбоку и оттаскиваю по помосту прочь от ребенка, при этом ее тело оставляет на пшенице широкий кровавый след.

– Я должен увезти тебя отсюда… доставить в больницу, – говорю я, пытаясь поднять ее, но она останавливает меня.

– Уже слишком поздно, – говорит она. – Возможно, для меня всегда было слишком поздно. Я помню, что сказано в пророчестве. Ни в коем случае не дотрагивайся до этого ребенка. Только избранный сможет заботиться о господе. Если ты его не подберешь, никто другой не сможет этого сделать – и он умрет. – Она касается моей щеки. – Ты не забыл меня. Ты хороший, Клэй, – шепчет она, и ее глаза стекленеют.

– Нет, Эли, нет! – кричу я, обнимая ее. – Помоги мне. – Я обращаю взор к небесам, но вижу только трупы священников-экзорцистов, висящие на крюках, словно жуткие украшения для вечеринки.

Ребенок гукает. Я смотрю на него с лютой ненавистью, но она быстро сходит на нет. Я чувствую его силу, чувствую, как он влечет меня к себе, как мои руки сами тянутся к нему. Но я знаю – если я подниму этого ребенка, моей жизни придет конец, всему миру придет конец. Я видел, как он сеял разрушения и смерть. Я вспоминаю, как мой отец лежал здесь, истекая кровью, когда попытался все это предотвратить, и знаю, что я должен сделать. Так что будет принесена еще одна жертва.

– Я взываю к крови, – шепчу я и, сжав распятие, вскрываю им свои вены.

Потом ложусь рядом с Эли и сплетаю свои пальцы с ее пальцами. Вытекающая из меня кровь чуть согревает ее руку, и если я закрою глаза, то смогу притвориться перед самим собой, что она по-прежнему жива, что мы с ней просто спим в моей кровати, но я же знаю – это неправда. Я думал, что смогу умереть спокойно, ибо буду знать, что пожертвовал собой ради человечества, но никогда еще я не чувствовал такого одиночества, такой пустоты. Я зол из-за мыслей обо всем том, что у меня отняли, мне грустно оттого, что я столько всего уже никогда не увижу.

Я в последний раз гляжу на младенца – у него темные волосики, как у Эли, и упрямый подбородок, как у меня, и пытаюсь утешить себя тем, что я вступил в схватку с дьяволом и победил… но я не чувствую себя победителем – я чувствую, что умираю.

Я слышу, как толпа начинает переминаться с ноги на ногу, затем до меня доносится ее тихий шепот. Я открываю глаза и вижу девочку с длинными светлыми волосами.

– Умничка? – шепчу я. Я уже несколько лет не видел ее с распущенными волосами.

Она роняет на пол свою облезлую куклу-пупса, покрытую кровью, и делает шаг в мою сторону.

Меня убивает то, что ей приходится все это видеть, но я рад, что мне удастся с ней попрощаться.

Я протягиваю к ней руку, но она не подходит ко мне. Вместо этого она идет прямо к ребенку.

– Ради этого я и практиковалась, – говорит она.

Когда она наклоняется, чтобы поднять младенца с помоста, я вижу на коже ее головы чуть выше виска ту самую метку – перевернутую букву «U» с двумя точками наверху и двумя внизу. Клеймо выглядит давнишним. Не поэтому ли она не хотела, чтобы кто-то притрагивался к ее волосам?

– Нет. – Я качаю головой, и глаза мои щиплет от слез. – Только не Умничка.

Взяв ребенка на руки и качая его, она начинает петь ему детскую песенку, которую сочинила:

Один падет, помолясь и сомлев.

Джимми.

Два падет, поиграв.

Бен.

Три падет, подрожав и сгорев.

Тэмми.

Четыре падет, убежав.

Джесс.

Пять падет, кое-что заглотнув.

Тайлер.

Шесть и семь отправятся в рай.

Священники-экзорцисты.

Восемь падет, не туда шагнув.

Шериф Илай.

Девять скажет: «встречай».

Мисс Грейнджер.

Десять станет последней из них,

Чтоб всех их объединить,

Тогда и должно случиться то,

Чего не остановить.

Эли. Моя любимая Эли.

* * *

Песенка-считалка Умнички – в ней говорится о десяти жертвах. Она сочинила эту песенку сама. Выходит, все эти годы она была одной из них… и готовилась к этому моменту?

– Думаю, я назову его Клэем, – говорит Умничка, делая резкий разворот, ее длинные светлые волосы рассекают воздух, и я тут же вспоминаю тот день в пшеничных полях, когда наехал комбайном на золотистого теленка. Тогда это была она… это она, согнувшись в три погибели, двигалась в пшенице. В тот день я увидел на ее руке кровь, но она сказала, что это из-за пореза от бумаги. Она перерезала теленку горло и оставила его на поле. Она нашептала мне в моем сне, чтобы я выкосил в пшенице приглашение, адресованное дьяволу… она находилась рядом с каждым из них перед тем, как они сходили с ума, перед тем, как убивали себя… во время Праздника урожая, во время тренировки, у костра, у озера, в хлеву для стельных коров. Она свела с ума маму… толкнула Джесс в объятия Ли.