Последняя вода - [11]

В тот раз взгляд разведчиков остановился на кандидатуре кладовщика. Он, как им показалось, мог оказаться «ключом» к операции. Кладовщик был местный житель, человек трусливый, безвольный. На должность эту попал он благодаря «заслугам» своей жены, которая устроилась поварихой в офицерской столовой. Нередко вечерами в их дом вваливалась подвыпившая компания офицеров и унтер-офицеров, устраивались вечеринки, жене его это нравилось. А он, если пытался урезонить ее, просто изгонялся из дома, «чтоб не путался под ногами». С унижением своим кладовщик вообще-то свыкся, но где-то внутри все же шевелились в нем остатки человеческого достоинства. Боясь всего и вся, он вынашивал в душе планы мести.

Через местных жителей Новожилов и Савельев познакомились с кладовщиком поближе. Посочувствовали. Распили бутылочку самогонки. Много ли, казалось, можно было ждать от такого типа, но Евгений Иванович оценил кандидатуру, предложенную разведчиками. Он тоже счел возможным использовать кладовщика для осуществления операции. К этому времени Мирковский выяснил, что чаще всего в дом кладовщика заглядывает унтер-офицер караульной роты. Причем нередко заглядывает и ночью, в часы дежурства. А эти часы разведчикам было нетрудно установить.

В точно рассчитанное время, ночью, семьдесят человек под командованием Мирковского скрытно пробрались на станцию, остальная часть отряда заняла позиции для прикрытия. Как и ожидали, унтер-офицер проследовал в дом кладовщика. Скоро хозяин вышел на улицу, направляясь к погребу за самогонкой. Тут его и доставили к Мирковскому.

— Ведите в дом, — сказал Евгений Иванович.

— Что вы, опасно, убьют… — затрясся от страха кладовщик, но, поняв, наконец, кем были его недавние знакомые и с кем разговаривает теперь, согласился. Пошел с группой разведчиков к дому.

Открыл дверь, позвал унтера, дескать, выходи, покурим, нечего в хате чадить. Немец, не привыкший к такому обращению и возмущенный наглостью кладовщика, выскочил разъяренный…

И тут же присмирел в крепких объятиях разведчиков. Спесь и гонор как рукой сняло. Даже не разобравшись, что от него хотят, он начал вымаливать себе жизнь за любую цену.

— Через несколько минут время смены часовых, — сказал по-немецки Мирковский. — Их сменят на посту наши люди. Ведите! И не вздумайте шутить!

Четверо переодетых в немецкую форму разведчиков пошли за унтер-офицером. Чуть дальше следовала еще одна хорошо вооруженная группа партизан. Получивший обещание, что в случае полного повиновения останется жив и даже будет отпущен на все четыре стороны, унтер старался вовсю. Часовых сняли и связали без единого звука. Тогда были открыты ворота на территорию городка, и так же тихо все участвующие в операции партизаны проникли внутрь.

Дальше было разыграно как по нотам. Группа Николая Мастюкова и Бориса Милославского обезоружила спавших в казарме солдат. Затем в окна дома, где размещались офицеры, одновременно влетел десяток гранат. Без боя было захвачено караульное помещение.

Над селом Рача взвились ракеты. В пехотном полку услышали взрывы и запросили сигналом: «Что происходит?» Мирковский тут же ответил двумя белыми и одной зеленой ракетой, что, по словам унтера, означало: «У нас все в порядке». В селе успокоились — ведь там знали: на станции находилось более трехсот солдат и офицеров, и если что и произошло, то, наверно, они управились сами.

А в это время солдаты лежали на нарах казармы и караульного помещения, боясь пошевелиться. Не теряя времени, разведчики минировали склады и технику. В их руках оказался и продовольственный склад. Это было весьма кстати: в отряде ощущался недостаток продуктов.

Когда все было заминировано, а продукты уже следовали на партизанскую базу, Мирковский приказал вывести пленных в центр военного городка. Это были полуодетые, трясущиеся люди с перекошенными от страха лицами. Они не сомневались, что русские партизаны сейчас же расстреляют всех до одного — ведь начальство все время вбивало им в головы бредни о жестокости партизан и требовало ответной жестокости.

— Страшно? — спросил по-немецки Мирковский. Пленные закивали головами. — А чего вы боитесь? Если не ошибаюсь, вы саперы и в карательных мерах не участвовали. И хоть гости вы здесь нежеланные, в конце концов не по своей же воле пришли сюда к нам. — В глазах солдат засветилась надежда. — Мы не будем чинить над вами расправы. Но не пытайтесь опять поднимать оружие против советских людей!..

Евгений Иванович прекрасно сознавал, что его слова воспринимались немцами с недоверием, настолько необычны были они для них: ведь война еще не кончилась. Но все же он говорил эти слова. В самом деле, как же он должен был поступить в эту минуту? Взять их в плен? Тащить с собой? Куда? Его отряд сам находился в глубоком тылу врага. Так что же? Расстрелять?..

— Так вот, — продолжал Мирковский, — мы вовсе не такие жестокие, как вам вбили в головы ваши начальники. Я освобождаю вас всех. С одним условием — что вы пойдете и расскажете об этом остальным…

Эффект был потрясающим, солдаты словно очумели от радости, стали обниматься, плакали. Но некоторые все еще не верили, что слова русского командира — правда. Эти стояли понуро, исподлобья косясь на партизанские автоматы.