Последняя улика - [25]

— По делу, конечно, по делу, — миролюбиво сказал участковый. Софья-то твоя где?

— На что тебе она?

— К ней у меня разговор. Зови.

Бревич поднялся из-за стола и раздраженно бросил:

— Нету ее, на работе.

— Ну? В восемь утра? На пилораме с девяти начинают. Что-то я за Софьей такого рвения не замечал, чтобы она за час до работы прибегала. Ты меня знаешь, я ведь отсюда туда направлюсь. Ну и не тяни. Видишь, из розыска парень со мной, некогда ему, — Ерохин говорил укоризненно, спокойно.

Мужчина тревожно глянул на Алика:

— А уголовке-то Софья зачем?

— Опять зачем да почему! Софья, спрашиваю, где?

Алик решил вмешаться в разговор, понимая, что Бревич не хочет говорить о Костериной.

— Не пугайтесь вы, нам ее обязательно сегодня повидать надо, но ничего пока плохого…

— Пока? — прервал его тот. — Что значит пока? Чего на нас наклепали? Кто?

— Да нам ее помощь нужна. И только! — Богданов миролюбиво смотрел на хозяина. — Мы специально и домой пришли к вам пораньше, чтобы не вызывать, слухов не создавать.

— Приспичило вам — ни раньше, ни позже. — Бревич безнадежно махнул рукой. — Невезучая эта Сонька, прямо беда. Нету ее, уехала вчера.

— Куда?! — одновременно вырвалось у Алика и Ерохина, и оба смутились от такой поспешности. Это опять насторожило Бревича.

— А вот куда — не скажу, — зло отрубил он. — Это ее забота. Я этого не знаю, и вам знать ни к чему.

Богданов хотел возразить, но Ерохин предостерегающе поднял ладонь.

— Ну что ты разбушевался, не пойму я? Не шуми, говори толком. Надолго уехала?

— Уехала не навсегда, вернется.

— А что за надобность у нее возникла уехать? — спросил Семен Егорович.

— Спроси ее. И вообще, — Бревич снял с гвоздя телогрейку, — кончаем базарить, меня работа ждет.

— В чем уехала-то она, одежда какая, обувь? — не сдавался Ерохин.

— Не случилось ли с ней чего? — теперь уже встревожился возчик. А потом добавил: — В сапогах резиновых, а шуба коричневая…

— Можно к Вам? — низкорослый плотный мужчина в ватнике, держа в руках пушистую волчью шапку, бочком протиснулся в кабинет Климова. — Извините, что поздно и без приглашения, я прямо с работы, — скороговоркой выпалил он. — Вчера еще утром уехал за лесом и вот только что вернулся. А в гараже мне ребята сказали, что были у нас ваши представители, спрашивали про женщину. Мать честная, говорю ребятам, да ведь я похожую бабу в это самое время по улице Луговой подвозил и как раз первого апреля. Сегодня у нас какое? Третье? — он вопросительно посмотрел на начальника отделения, который был несколько ошеломлен таким вторжением и обрушившимся на него потоком слов.

— Входите, входите, садитесь, — Климов указал посетителю на стул у приставного столика, и толстяк опять быстро заговорил, бросив на столик шапку:

— Ну да, сегодня третье, я уехал утром второго, а это все и было как раз первого, в обед. Меня ребята, как я им рассказал, сюда отправили. Дуй, говорят, в милицию, раз такое дело. А я что? Я рад помочь, если надо, я такой человек.

Мужчина показал Климову испачканные мазутом руки:

— Я вот и помыться не успел, домой даже не заехал.

— Минуточку, — Климов встал, предостерегающе поднял руку, поскольку словоохотливый мужчина вновь попытался заговорить, — давайте по порядку. Фамилия ваша как, работаете где, живете?

— Шибков я. Михаил Иванович. Шофером работаю на лесовозе. Живу на Луговой, дом 4. Собственный дом, — с гордостью произнес тот. — Второй год как отстроился…

— Так что произошло первого апреля? — Климов поторопился задать вопрос. О строительстве личного особняка Михаил Иванович, похоже, мог рассказывать долго.

— Ну вот я и говорю. Забот полно, а у меня — рейсы. Мне первого апреля диспетчерша сказала, что назавтра я в рейс на пару дней еду, а первого — на своем лесовозе с нижнего склада ходку должен сделать. Ладно, думаю, выкрою часок — снег сбросить с крыши. Весна ведь, — Шибков махнул рукой в сторону окна, где уже голубели сумерки. — Весна, — повторил он. Так вот, я во втором часу с ездками управился и завернул домой. Снег с крыши сбросил, ограду расчистил, ну, думаю, теперь можно и в рейс…

— Когда вы закончили свои домашние дела? — вновь Климов вынужден был вернуть говоруна к нужной теме.

— Да быстро я все сделал, час-полтора, не больше. Я понимаю ведь, он настороженно глянул на капитана — не осуждает ли тот его поступок? Понимаю, что рабочее время и так далее, но ведь в рейс мне было назавтра, а солнышко не ждет.

Поняв, что порицания не будет, продолжал:

— Так вот, я часа в три или около того от дома на своем лесовозе отъехал. Вы наш околоток знаете? — он вопросительно глянул на Климова.

Тот утвердительно кивнул головой. Еще бы он не знал этот «околоток», где за два дня даже дырки в заборах изучены. Действительно, первые дома на Луговой стоят на отшибе, потом идет болотистый пустырь, а затем уже начинается собственно улица — целый ряд частных домов.

— Ну, значит, еду я по гравийке, — продолжал Шибков, — колея, скорость с гулькин нос. Только забор проехал — мать честная, баба прямо под колеса мне — прыг! — Он всплеснул руками. — И как я ее не придавил, ума не приложу! Я по тормозам, успел-таки, а она уже дверцу рвет. Я открыл и, извините, обругал ее. Нехорошо, конечно, — потупился он, — но сами посудите, ладно ли это, если из-за нее да в тюрьму! Она ноль внимания на мою ругань, мигом в кабину влезла, вижу я — не в себе, трясется вся. «Чего ты?» — спрашиваю. А она: «Дядечка, ой, увези скорей, мужик за мной гонится, пьяный и с топором!» Ну, думаю, только мне твоего мужика с топором и не хватало. Да ведь и не выбросишь человека, раз такой случай, верно я рассуждаю? — он глянул на внимательно слушавшего Климова. Тот согласно кивнул.