Последняя среда. Литература о жизни. Тема номера: Украина - [7]

В день назначенной дискуссии мы с Писателем обедали у меня дома. С вокзала к нам добрались Молодой Поэт со своим спутником. Еще совсем недавно они вдвоем возглавляли палаточный лагерь оппозиции в своем по преимуществу русскоязычном городе. Я накормил их супчиком. Им стало немного легче. Мы выпили на дорожку. Настала пора выходить в не прекращавшуюся метель и двигать к месту словесных баталий.

– С моей стороны будет наезд, – предупредил я Писателя

– Да? – рассеянно откликнулся он.

– Мне не нравится у тебя пассаж о диких кочевниках с Востока.

Он рассеянно кивнул. Мы двинулись.

В бело-синем зале московского особняка собралось человек сорок. Тему для выступлений придумали Игорь и его жена, чуть переделав зловещий лозунг «Искусство и Революция». Пригласили людей искусства – писателей и устроителей перформансов. Были также журналисты, социологи, главари молодежных радикальных движений и даже один депутат Московской городской думы. Первым слово получил Писатель и минут тридцать говорил о том, какое увлекательное дело революция, карнавал и прямое народное волеизъявление. Он явно чувствовал себя персонажем своего романа, что когда-то обратился с рассказом о своей родине к посетителям московского пивбара и красноречием выжал слезы даже из этих суровых людей. «Все эти люди уже давно хотели услышать именно это именно от меня», – так было в романе. В действительности большинство смотрело на Писателя с выражением «Не учи отца кашлять». Кто-то из выступивших следом разделял романтический настрой Писателя и считал соседнюю страну образцом для подражания. Другие выражались скептически, некоторые – почти агрессивно. Молодой Поэт в основном отмалчивался.

Подошла моя очередь.

– Меня однажды тронули твои стихи, – сказал я Писателю, – из-за их сочувствия к тем, кто не вписался в виражи истории. А теперь ты хочешь, чтобы мы порадовались, что у вас, как ты говоришь, молодые, умные, красивые победили старых, некрасивых и глупых.

– Ну, молодые – это метафора, – парировал Писатель. Я стал говорить, что опасное дело – создавать образ врага. Тот, кто все время борется с драконом, в конце концов становится на него похожим.

– Андрей, – прервал меня Писатель, – ты бываешь в наших краях, ты хоть раз сталкивался с враждебным отношением к себе?

– Дело писателя – текст, – ответил я.

– Ну, приведи хоть один пример.

Он прямиком, сознательно или бессознательно, двигался к тому, о чем я предупредил его перед выходом из дома.

– Например, у меня есть книга твоих эссе, а в ней пара страниц о диких кочевниках Великой Степи, которые умеют лишь выжечь и разрушить все на своем пути. Об этих кочевниках с Востока лет шестьдесят назад уже писал один немецкий писатель и доктор, тот, что при слове культура хватался за пистолет. Дело шло к ночи, и я не стал произносить вслух имя этого немецкого доктора.

– Но у меня нет таких строк, – заверил Писатель, глядя на всех большими искренними глазами.

– Хорошо, – сказал я. – Будем считать, что я ошибся.

Этим же вечером мы переместились в литературное кафе, где Писатель и Молодой Поэт читали свои новые стихи. Публики было немного, все, в основном, знали друг друга.

Писатель читал артистически, акцентируя отдельные слова небольшим подвыванием:

Один из недобитых в девяносто первом

преградил мне, подбитому, дорогу

среди ночного города.

Произнося первую строку, он вытянул руку и ладонью указал на меня. Дальше там было так:

Ночной город принадлежит им —

я, наверное, единственный, кто об этом знает.

Он тоже хотел пива —

пьяный мародер, участник боевых действий и т. д.

«Брат! – сказал он мне. – Брат!

Пиво кончилось, представляешь?

Пиво кончилось, жена ушла!»

Я и не знал, что на свете есть такое отчаянье.

Мне все чудилось что-то о трети вод

и полыни.

Ангел в футболке с третьим номером шел по небу,

трубя в свою дурацкую дудку.

Мы обнялись, как перед расстрелом.

Прошу прощения, перед рассветом.

После чтений ко мне подошел удивленный знакомый, забредший на стихи со своими студентами:

– Андрей, чего это он на вас показал?

Я пожал плечами. Я покинул город, о котором шла речь, лет за двадцать до 91-го года и даже в шутку не мог отождествить себя с героем стихотворения.

Больше выпадов с его стороны не было. Придя ко мне наутро завтракать, он вел себя мирно. Мы пили понемногу коньяк и разговаривали о том о сем.

– Знаешь, – сказал я, – у меня есть один личный вопрос.

Я слегка нервничал – все таки странным было то, что я собирался сказать. Глядя на меня, он тоже чуть напрягся.

– Вы ведь друзья с Назаром?

Он кивнул головой. Я рассказал о ночном разговоре с женой Назара.

Я, честно говоря, в затруднении. Как-то странно звонить человеку спустя пол года по такому поводу… Мне показалось, он не совсем меня понял. Ему было немного неловко:

– Ох, у нее это обычная тема.

Наверное, он не одобрял, что тема стала достоянием посторонних. Вопрос был закрыт.

На следующее утро затемно я пришел, чтобы проводить его и забрать ключи от квартиры. Он оставил после себя почти безупречную чистоту. Только несколько скомканных бумажек лежало на столешнице в кухне. – Не нашел мусорного ведра, – извинился он. Ведра там действительно не было.