Последняя рукопись - [77]

– Ему не следовало говорить тебе, это должна была сделать я. Мне очень жаль.

Лин рассердилась на Колена, он, разумеется, хотел действовать напролом, чтобы растормошить память Жюлиана. Тот сел и обхватил голову руками.

– Это мне жаль. Жаль, что я ничего не могу вспомнить, что бросил тебя вот так, в полной неопределенности. Поверь, мне очень тяжело. Мне бы так хотелось понять, что произошло, что могло со мной случиться, что… что я делал в этом доме в то время, когда мы с тобой не были вместе. Наверняка есть какое-то объяснение всему происходящему.

Лин уселась возле мужа, прижалась к нему плечом. Она пристально смотрела на экран телевизора, где замерла картинка старого видео, на котором она запечатлела Жюлиана, дурачившегося на берегу, наверное где-то возле Вимрё.

– Мы скоро поймем, мы оба скоро узнаем правду. Я уверена.

– Ты думаешь, правда спрятана в моей голове?

– Я на это надеюсь, Жюлиан. Всем сердцем надеюсь.

Под черепицу задувал ветер, дождь стучал по стеклам. Жюлиан направился к бару, взял стакан и помахал им:

– Я даже не знаю, чего тебе налить. Я не знаю, что тебе нравится, что ты ненавидишь. Я больше ничего о тебе не знаю.

– Относительно того, что мне нравится, это виски. Писатель не мог бы пить ничего другого. А ненавижу я водку, пиво и джин с тоником.

Жюлиан плеснул виски и себе. Они выпили, и в тот момент, когда их стаканы стукнулись один о другой, у обоих в глазах появились грустные и одновременно веселые огоньки. Эта кромешная пустота вокруг них, отсутствие Сары, тоска по ней. Лин хотелось взять мужа за руку, посадить в машину и отвезти в форт, устроить ему очную ставку с Джордано, рассказать ему все. Но это означало бы взять его в заложники, сделать врагом самого себя. Да и какое решение он мог бы принять, оказавшись лицом к лицу с закованным в наручники человеком?

Жюлиан поднялся с дивана, прошелся вдоль книжных шкафов, затем возле широкого окна. Снаружи совсем стемнело. Сквозь бегущие по стеклу капли еще можно было различить неясные очертания дюн и длинную полосу сумерек, повисшую над исхлестанным ветром заливом.

– Какое чудесное место! Такое чистое и нетронутое. И эта вилла… Мне так хорошо здесь. Как странно: с одной стороны, у меня складывается впечатление, что все мне знакомо – расположение предметов, атмосфера. Да, я жил в этих комнатах, прикасался к этой мебели – в глубине души я совершенно уверен. Но с другой стороны, я как будто бы впервые попал сюда.

Лин поджала губы и молчала. Как тут не вспомнить о Джордано и не подумать о том, что они всего лишь получили отсрочку и пребывают в ожидании неизбежного? Рано или поздно им придется освободить своего узника, чтобы в один прекрасный день восстановить справедливость, и тут-то их как раз возьмут под стражу.

Если только он невиновен, если он не причинил зла Саре.

У Лин зазвонил телефон и прервал рассуждения Жюлиана. С ней хотел связаться Даниэль Эврар, ее контакт в судебной полиции Лилля. Она сомневалась, стоит ли отвечать на звонок, но это было важно. Лин сделала мужу знак:

– Мой издатель…

Уединившись в глубине кухни, она ответила:

– Да, Даниэль.

– Я нашел твоего Натана Мирора, вот передо мной его дело. Хотя, по правде сказать, это не тема для обсуждения по телефону. Нам бы надо поговорить тет-а-тет и…

Лин издали следила за Жюлианом. Он просматривал содержимое книжных шкафов, перебирал предметы, стоявшие на стеллажах и столиках, порой обращая потухший взгляд куда-то за окно, словно пытаясь вспомнить. Она прошептала:

– Пожалуйста, поподробней. Мне сейчас не очень просто приехать в Лилль. Уже поздно, и мой муж только что вернулся из больницы…

– Вообще-то, разговор не телефонный, ну да ладно… Дело было в девяносто первом году…

Лин подтянула к себе стул и присела. В душе постепенно росла тревога.

– Натан Мирор, девятнадцатилетний безработный из Кале. В феврале девяносто первого года его посадили за изнасилование и спустя неделю обнаружили в камере повесившимся на простыне. Он покончил с собой.

– Ты… посадили за изнасилование, ты говоришь?

– Да, за изнасилование Барбары Вюйар, в то время ей было шестнадцать, как и тебе, судя по документам… Вы дружили.

Лин словно угодили в грудь футбольным мячом – от такого удара обычно перехватывает дыхание и человек валится на землю. Барбара была ее лучшей подругой в коллеже, а потом в начале первого курса лицея. Их постоянно видели вместе, пока подружка не переехала, – впрочем, теперь Лин была не способна вспомнить, куда именно.

– …Это случилось в феврале, во время карнавала Дюнкерка. В тот день, посвященный группе из Мало, вы, пять девочек, пошли в кафе, и там Барбара познакомилась с Мирором. Праздничная атмосфера, алкоголь, толпа… Трех подружек вы потеряли из виду, хотя договорились держаться вместе. Компания раскололась, ты осталась вдвоем с Барбарой. Весельчак Натан Мирор прилип к вам на всю ночь. Он предлагает проводить вас домой по пляжу, через дюны. Он ждет, когда вы останетесь одни, и становится чересчур смелым с твоей подругой. Она сопротивляется, ты пытаешься вмешаться, и тогда он достает нож… Он запрещает тебе пошевельнуться, крикнуть, требует, чтобы ты села на песок. И все это время насилует Барбару у тебя на глазах. У меня есть фотографии… на них видно, в каком состоянии была твоя подруга. Я избавлю тебя от подробностей. Спустя несколько дней полиция задержала его.