Последняя реликвия - [42]

— Мы мирные люди. Живем от того, что удастся заработать. Кушайте, друзья, и езжайте своей дорогой.

— Это так, это замечательно, — как-то нехорошо улыбался предводитель, отсекая от окорока изрядный ломоть. — И улов у вас, рыбаки, гляжу, знатный!..

Люди были очень голодны, целый окорок и хлеб вмиг оказались перемолоты их челюстями. На своих радушных хозяев они почти не обращали внимания. Из нескольких слов, которыми эти люди обменялись между собой, Гавриил понял, что они составляют часть более крупного отряда, который недавно совершил набег на Вирумаа, и что вожака их зовут Андрее.

Один из этих людей был чужеземец, о чем Гавриил догадался по чертам лица и по неместному выговору. И одежда его несколько отличалась, выдавала в нем человека состоятельного. Чужеземец долго и подозрительно смотрел на Агнес, потом заговорил с ней по-немецки. Но Агнес отрицательно покачала головой и ответила на чистейшем эстонском языке:

— Не понимаю вас, господин.

А немец все смотрел да смотрел…

Очень не понравилось Гавриилу это внимание немца к Агнес, и он пытался его внимание отвлечь, подкладывал ему мясо, отламывал для него хлеб. Но немец все смотрел на Агнес и смотрел.

И вдруг он разразился смехом:

— Ты есть не мальтшик, ты есть очшень красивый девушка! Я это узнал!..

Агнес побледнела и попыталась через силу улыбнуться:. Она растерялась и не знала, как ей быть.

Люди захохотали, уставились на «брата Юри» и принялись высказывать всякие грубые предложения — каким образом можно сейчас быстро выяснить правду.

— Это есть легко узнать, — радостно сказал немец.

Он придвинулся к Агнес и протянул к ней руку.

Но прежде чем он достиг цели, кто-то сильной рукой схватил его за шиворот и отбросил на несколько шагов назад. Немец, чертыхаясь и шипя, тут же вскочил на ноги, готовый к драке.

— Оставь парня в покое, — сказал ему Гавриил примирительно. — Он всего лишь мальчишка, который еще не в силах постоять за себя. Я не терплю, когда его трогают.

Агнес, весьма напуганная происшедшей стычкой, вскочила и, дрожа всем телом, спряталась за спину Гавриила.

— Не раздражайся, Габриэль! — попросила она шепотом.

Немец сел рядом со всеми. Но по-прежнему глаз не спускал с Агнес. Гавриил тоже сидел спокойно; он не изменился в лице, только ноздри его нервно вздрагивали; и немца того из виду не выпускал.

— Ты очень смел, рыбак, — заметил Андрее без злобы. — Я бы даже сказал, что ты смел, как опытный воин. Но знаешь ли ты, что мы можем сделать с тобой сейчас все, что нам вздумается?

— Со мной делайте что хотите, но мальчика оставьте в покое, — полный решимости, сверкнул глазами Гавриил.

— Это не есть мальтшик! — закричал тут немец, прислушивавшийся к их разговору.

Он тем временем уже поднялся на ноги и пытался опять приблизиться к Агнес.

Тут вскочил и Гавриил.

— Назад!.. — крикнул он таким угрожающим тоном, что немец, оторопев, отступил на несколько шагов.

Другие поглядывали то на Гавриила, то на Андрее. Потом взоры их остановились на Андрее, ждали, что тот скажет. Но он пока молчал.

Гавриил пытался уладить ссору добром:

— Негоже так поступать землякам!.. Вот как вы благодарите меня за то, что я дал вам поесть, встретил вас, как друзей? Я считал, что исполняю свой долг, ибо видел, что вы — добрые эстонцы, как и я. Разве это было преступление, за которое нас следует карать?

— Тебя никто не трогал, приятель, — подал наконец голос Андрее; и хотя голос его прозвучал резко, но все еще без гнева. — Ты же не станешь отрицать, что сам поднял руку на нашего товарища.

— Кто хочет обидеть моего брата, тот хочет обидеть и меня, — с улыбкой развел руками Гавриил. — Подумай сам: у тебя, скажем, есть младший брат, и какой-нибудь немец, у которого невесть что на уме, вздумает протянуть к нему лапу… Разве ты, любящий своего брата, станешь такое терпеть?

Это был довольно искусный поворот в разговоре. Среди приятелей Андрее послышались возгласы, говорившие о том, что кое-кто соглашается с Гавриилом.

— Ты говоришь, точно пастор с кафедры, — язвительно скривил тонкие губы Андрее. — Но не обманываешь ли ты нас? На мой взгляд, твой рыбачок, коего ты зовешь Юри и выставляешь мальчиком, очень даже может оказаться весьма пригожей девушкой. И немец наш куда хитрее, чем ты предполагаешь; он обошел весь свет и слышит, как трава растет. Если он говорит, что парень этот — девушка, значит, это и есть девушка.

— Я даю свой голова — этот мальтшик есть девушка, — с живостью подтвердил немец; у него, кажется, руки так и чесались схватить Агнес.

— Будь то мальчик или девушка… Для вас невелика разница! Этот человек под моей защитой, — Гавриил заговорил уже с раздражением, так как понял уже, что слова ни к чему не приведут, и заметил, что глаза у этих пришлых людей нехорошо загорелись.

— Ого-о, братец, разница тут как раз есть! — приглядываясь к Агнес липкими маслеными глазками, засмеялся Андрее. — Не упрямься попусту, оставь девчонку нам, а сам можешь убираться подобру-поздорову. Тебя мы трогать не станем.

Гавриил наш сдерживался из последних сил. И то потому лишь, что о выдержке его просила Агнес. Кабы он был здесь без Агнес, давно пошел бы в ход меч, и кое с кого в минуту слетели бы головы. С немца — первого.