Последняя река. Двадцать лет в дебрях Колумбии - [9]

Нам еще надо было наточить крючки, ножи и мачете, проверить лески, осмотреть лодку, прочистить и смазать ружья, постирать и зашить одежду, и так далее, и тому подобное. Словом, управиться со всем тем, до чего не доходят руки в маршевые дни.

Я как раз протер свой штуцер, когда Матеито вдруг издал протяжное шипение и окаменел, обратившись лицом к противоположному берегу. В эту минуту он был похож на пойнтера, делающего стойку над выводком рябчиков. Мы проследили направление его взгляда. Напротив нашей площадки от большого камня круто спускалась к воде звериная тропа, окаймленная с двух сторон алым цветом бромелиевых и бихао. От нас до нее было метров семьдесят. И вот по этой тропе сейчас двигался к реке рослый тапир. Он вошел в воду и остановился.

На нашем берегу горели три костра, подле них сидело четыре человека. С утра уже прозвучало семь-восемь выстрелов (я стрелял по птицам, Фред — по кайманам). На часах было около десяти, вовсю жарило солнце. Возможно ли, чтобы это доисторическое чучело совсем не видело и не чуяло нас? Не слышало, как Матеито несколько минут назад рубил хворост? Ну хорошо, песчаные мухи донимают (нам пришлось намазать лицо и руки репудином), и в зарослях к тому же тьма оводов и прочих мучителей, поневоле от них в реку убежишь, пусть даже у тебя кожа тапира. Но ведь рядом можно было найти сколько угодно не менее удобных мест для купания!

Видно, этот тапир никогда в жизни не сталкивался с людьми. Он просто не понимал, что человек опасен, опаснее самого голодного ягуара. Наше присутствие его нисколько не тревожило, ему захотелось искупаться именно здесь, и он исполнил свое желание. Что ж, ему повезло. Ведь он мог нарваться на соскучившихся по свежему мясу колонистов или индейцев, а то и на охотников-туристов, которые стреляют по любой живой мишени, не задумываясь над тем, что они будут делать с добычей. Год назад в саванне такая компания убила с машин больше семидесяти оленей. И взяла только рога, а мясо досталось грифам. Местным жителям, для которых оленина была немаловажным подспорьем, пришлось на несколько лет подтянуть ремешки, ждать, пока стадо восстановится. Если только это вообще возможно после такого избиения.

Тапир вовсю наслаждался, стоя в чудесной прохладной воде. Тяжелая туша слегка покачивалась, как будто он переступал с ноги на ногу. Длинные лошадиные уши вертелись в разные стороны. Иногда он поднимал рыло вверх и принюхивался. Берег позади него окаймляли саговники, и вся сцена казалась заимствованной из совсем другой эпохи, истекшей миллионы лет назад. Миоцен, чистейший миоцен. А может быть, плиоцен, когда образовался Панамский перешеек и тапиры пришли на юг.

Останутся ли тапиры в Южной Америке через пятьдесят лет? Останутся ли саговники? Сердце сжимается, и на душе гадко, как подумаешь о людях, которые все кругом разрушают. Жаль этого зверя, жаль тропических дебрей, обреченных на бессмысленную погибель. И я ничего не могу поделать, чтобы их спасти. Одно ясно. Я должен напугать это доверчивое существо, научить его, что человек опасен, человека надо избегать. Это поможет тапиру подольше прожить. Иначе первая же охотничья экспедиция запросто его уложит. Я осторожно зарядил штуцер тремя патронами. Фред заметил мой маневр, неверно его истолковал, сделал страшные глаза и прошипел:

— Убийца!

Что-то встревожило древнего зверя. Ветер был боковой, но, возможно, над рекой потянуло дымком. Гротескная голова повернулась в одну, в другую сторону, свиные глазки подозрительно уставились на нас. Костер Фреда громко затрещал: толстый сук перегорел посредине и развалился. Этого оказалось достаточно. Тапир развернулся и не торопясь пошел к своей тропе.

Он успел отойти всего на метр от воды, когда первая пуля ударила в камень прямо перед ним. Осколки полетели во все стороны, гость из прошлого чуть не сел от испуга. Потом сделал полный оборот, снова вошел в воду и зашагал вниз по реке. Вторая пуля угодила в бурелом в двух-трех метрах от тапира. Он метнулся в сторону и пошел через реку в нашу сторону. Подпустив его шагов на десять, мы встали и принялись кричать и размахивать руками. Только теперь он разглядел нас, слегка изменил курс и пробежал метрах в шести от лагеря. Тапир развил немалую скорость, земля гудела под его ногами, когда он галопом пересек пляж и углубился в лес.

Мы молча посмотрели друг на друга, потом вернулись к своим занятиям. Странно, мне почему-то было стыдно своего поступка, хотя я действовал с самыми благими намерениями. Как будто я нечаянно на что-то посягнул, но на что?

На рассвете следующего дня мы погрузили вещи в пирогу и пошли вниз по Каньо Лосада. До чего приятно после нескольких дней борьбы с течением развернуть нос лодки в другую сторону и подчиниться воле потока. Конечно, надо быть начеку, остерегаться перекатов, подводных камней, водоворотов и «палисадас» — преград из топляка, которые порой достигают немалых размеров. Самые коварные палисадас скрываются обычно под водой, они не одной лодке протаранили днище и явились причиной многих смертей. И конечно год от года река меняется. После каждого сезона могут образоваться новые пляжи, новые палисадас, берега обрушиваются, быстрины смещаются, и приходится осваивать заново весь фарватер.