Последняя ночь последнего Царя - [3]

ЮРОВСКИЙ. Хорошую весть ты мне принес, товарищ. Я так устал от этой боли.

МАРАТОВ. И еще больше от ожидания, когда тебя заберут. От своего страха... И от страха за нее – за дочь.

ЮРОВСКИЙ (хрипло). С каким разговором ты пришел, товарищ?

МАРАТОВ. Я давно хотел прийти – боялся.

ЮРОВСКИЙ. Чего?

МАРАТОВ. Что разговора не получится – попросту выдашь ты меня... А теперь, перед твоей смертью, – получится... Перед смертью всегда разговор получается, к тому же таблеточки...

ЮРОВСКИЙ. Что таблеточки?

МАРАТОВ. От боли. Неужто практику нашу забыл? Разговор состоит из вопросов и ответов. Нет ответа...

Юровский (усмехнулся). И таблеточки нет...

Маратов молча дает таблетку.

ЮРОВСКИЙ. О чем же отвечать, товарищ?

МАРАТОВ. Сбил меня... Мне трудно держать мысль. Они все время говорят, говорят, говорят. И звонки – все время твои звонки, звонки. И та комната. Помоги мне уйти из той комнаты...

Темнота, потом щелчок выключателя – загорелась голая лампочка под потолком, осветила комнату в полуподвале. Крохотное оконце закрыто деревянной решеткой. В оконце видны ноги часового. В комнате – они же, только двадцать лет назад: сорокалетний черноволосый Юровский и молоденький худенький двадцатитрехлетний Федор Лукоянов – «товарищ Маратов» Оба в черных кожаных куртках. Карманы оттопырены револьверами. Далекая канонада.

ЮРОВСКИЙ. Как слышно... Думаю, на той неделе сдадим город.

МАРАТОВ. Может, и пораньше.

Шаги по потолку

ЮРОВСКИЙ. Слышишь?.. Вот так все время, ходит, ходит.

МАРАТОВ. Лампочка очень ярко светит.

ЮРОВСКИЙ. Почистили – тусклая была лампочка.

МАРАТОВ. Но теперь из переулка...

ЮРОВСКИЙ. Нет, из переулка света не видно, я проверил. Забор высокий – хорошо закрывает... Из монастыря принесли яйца, молоко для мальчика. Все хорошо уложено – в корзинах... (Усмехнулся.) Ну, утром еда уже не понадобится ему. Так что можно будет эти корзины взять с собой... когда повезем их... Мороки много будет – ребята проголодаются.

МАРАТОВ. Охрана?

ЮРОВСКИЙ. Я их предупредил. Особо не распространялся. Сказал: «Если услышите ночью выстрелы в подвале, не волнуйтесь – так надо». Но они, конечно, поняли: видишь (показывает в окно – на сапоги часового), взад-вперед... взад-вперед... Это часовой Дерябин... примеряется, как бы ему половчее встать, чтоб все увидеть...

МАРАТОВ. Зритель.

ЮРОВСКИЙ. Утром я с их доктором хитро поговорил: «Город обстреливают, то да се. В целях безопасности придется вам иногда отсиживаться в подвале». Так что они не удивятся, когда мы их сюда пригласим. Сверим часы.

МАРАТОВ. Сейчас одиннадцать.

ЮРОВСКИЙ. Белобородов обещал, что грузовик за трупами придет к полуночи. И сразу начнем. Все дело, думаю, займет полчаса. Плюс уборка трупов. Выносить будем в простынях, чтобы коридор кровью не заляпать... Здесь замоем водой с опилками – скрести будем, пока следов не останется. Все продумано. Маратов. Комната уж очень маленькая. Двенадцать исполнителей и их тоже – двенадцать. Когда начнется, они ведь забегают по комнате. Не перестреляем ли друг друга?

ЮРОВСКИЙ. И это продумано. Ну, во-первых, их будет уже одиннадцать. Мальчика-поваренка я у них после ужина забрал. Велел сказать: дескать, дядя его объявился – свидание попросил с племянником.

МАРАТОВ. Это хорошо. И так команда ворчит – девушек расстреливать!

Шаги.

ЮРОВСКИЙ. Все ходит. Небось, радуется: дескать, скоро они уйдут из города. Уйти-то уйдем... да так на прощание хлопнем дверью, что мир содрогнется. Ну а насчет самой ликвидации я тоже все придумал. Позавчера они попросили отслужить обедницу. Ну, думаю, пусть отслужат в последний раз... Сын нищего еврея разрешил русскому царю последнюю церковную службу – вот она, Великая Революция! Привел к ним священника – а они уже приготовились к службе. Выстроились: царь посредине стоит, Алексей сидит на стуле, и Александра рядом в кресле-каталке... остальные все в ряд – за ними. И я подумал: как удобно вы встали! Вот так же сегодня их выстрою вдоль вот этой стены.

МАРАТОВ. Как это выстроишь?

ЮРОВСКИЙ. Революционная хитрость, сынок, через часок все сам увидишь. В центре поставлю царя, справа от него Алексея, царица будет – вот здесь, у этой арки... И когда команда в дверь войдет, Романовы окажутся лицом перед нами. Как мишени у стены. Стена эта (стучит по стене), как видишь, не капитальная, это фанерная перегородка – за ней кладовая. Значит, когда начнем, никаких рикошетов не будет: пули пройдут или сквозь стену (усмехнулся), или в них застрянут.

МАРАТОВ. Действительно, ты все продумал.

ЮРОВСКИЙ. Одна вещь меня смущает: после обедницы священник рассказал... Оказывается, по ходу службы, как только произнесли «со святыми упокой", все Романовы вдруг на колени встали. И в глазах Николая... священник сказал... были слезы.

МАРАТОВ. Думаешь – чувствуют?

ЮРОВСКИЙ. И сегодня, когда забрали поваренка, она три раза доктора Боткина посылала узнать, когда мы поваренка вернем. Нервничает. Явно. А после ужина зачем-то в кладовую ходила и большой портфель из чемодана забрала. Я, конечно, поднялся к ним – послушал под дверью, о чем там они говорят. Но они...

МАРАТОВ (усмехнулся). По-английски.