Последняя ночь Александра Македонского - [28]

– Кто из нас Вакх? – заплетающимся языком потребовал он обязательного вдруг ответа.

– А у кого... у кого рога? – с глуповатой улыбкой ответствовал его приятель.

– Ты прав. У Вакха должны быть рога. Пощупай у меня.

– А ты у меня.

Они приостановились, ощупали затылки друг друга, однако к общему неудовольствию не нашли того, что хотели обнаружить. Их догнала следующая повозка. Опершись спиной о большой яйцеобразный сосуд, в котором плескалось вино, в повозке сидела дородная гречанка, правой рукой обнимая и прижимая к пышной груди выздоравливающего после раны молодого человека, почти юношу. Он наигрывал на свирели щемящую родную мелодию, и женщина самозабвенно и слезливо подпевала.

– Вон мои рога, – указал на неё тот, что был пониже, и едва не поперхнулся от смеха.

Товарищ дружески похлопал его по спине, пока он не откашлялся.

– Так ты Вакх? – согласился он. – Твоё здоровье!

Они чокнулись оловянными кружками, допили вино, утёрли щетинистые подбородки и загорланили под игру свирели, стараясь внести весёлую струю в песню женщины. Вдруг высокий остановил приятеля и, указав на женщину в повозке, озадаченно заметил:

– Так моя.. так мои рога остались в Элладе. – И озадаченно поскрёб затылок. – Получается, я тоже Вакх?

– Два Вакха?! – изумился его товарищ. – За это стоит выпить.

Он взял у высокого кружку и полез на повозку, к большому сосуду, чтобы зачерпнуть вина. Но товарищ пьяно схватил его за локоть, чуть было не свалив в пыль на землю.

– Э-э, гляди! И там Вакх? – Он таращился на огромную повозку, запряжённую восьмёркой белых лошадей, которая их догнала и обгоняла.

На катящей к голове войска повозке был сооружён широкий, видимый отовсюду деревянный помост. На нём, среди бараньих шкур возлежали Александр и десяток его ближайших друзей, все с засохшими венками на голове, которые должны были напоминать лавровые венки победителей.

– Меч! Мой меч! – крикнул Пердикка, пытаясь подхватить оружие, соскользнувшее от тряски.

Но тщетно. Меч упал на дорогу, нырнул в слой пыли, и никто из пеших не обращал на это внимания.

– Это был последний наш меч, – Антиген Одноглазый мёртвой хваткой вцепился в издающий звучные всплески пифос, чтобы сосуд с бесценным вином так же не свалился на дорогу.

Возница попридержал лошадей, и повозка царя замедлила ход, покатила спокойнее.

– А мы, кажется, едем по недруж.. недружелюб...ной стране, – запинаясь подметил Клит. – Ни... никто нас не приветствует.

– Если бы у тебя отбирали столько вина, чтобы утолить жажду такого славного войска… – Анаксарх не закончил свою мысль. – Возблагодари Зевса, что на нас ещё не нападают!

Александр поднял руку, требуя внимания.

– Друзья, не бойтесь нападений. Я укрою вас славой, как самым надёжным щитом, – беспечно произнёс он.

Грудь его под распахнутым из-за жары хитоном была перевязана. На шее, у челюстной кости была другая рана, от отравленной стрелы, полученная при взятии неприступной крепости в Индии, она заживлялась долго и тяжело и гноилась. Эту рану частично прикрывал жёлтый шёлковый платок.

– Чего вам опасаться, если я с вами? – И он потянулся к поданной Иолом наполненной из пифоса чаше, чеканной и украшенной индийскими изумрудами. – И ты, мой Клит, не бойся. Моя слава укроет и тебя.

– А моя – тебя! – пьяно развеселился Клит.

Александр поперхнулся, а Клит продолжил, улыбаясь и дразня:

– Кто бы сейчас знал о славе Александра, если бы я не спас тебя в первом же сражении с персами? – Он поднял свою чашу, такую же точно, как у царя. – Многие лета тебе, мой Александр.

Александр рассмеялся, и тут же вдалеке на севере прозвучали раскаты грома. Все в повозке быстро повернулись лицами в ту сторону. Там не было видно ни облачка.

– Это Зевс, – негромко вымолвил Иол. – Он тебе завидует. Твоё имя вызывает трепет и уважение даже там, где о самом Зевсе и не слыхали.

Будто в подтверждение сказанному донёсся отзвук ещё более сильного громового раската. Войско останавливалось, трезвело, затихало. Наконец стало ясно, что продолжения громыхания неба не будет, и благословенного дождя они не дождутся.

– Сделай же и ты что-нибудь подобное, сын Зевса? – с невинной доверчивостью попросил Анаксарх.

Царь ответил ему не сразу.

– Не хочу, – то ли шутливо, то ли всерьёз сказал он. – Зачем мне внушать ужас своим друзьям? Ты ведь предпочёл бы видеть на моём столе не рыбу, а головы сатрапов Дария. А я не хочу.

– Какая рыба? – стряхнув дремоту, заметил Пердикка. – Я уже давно не вижу ничего, кроме вина.

Александр расхохотался. Корчились от смеха и все остальные. Обессилев и успокаиваясь, они откинулись на шкурах. Возница хлестнул лошадей, и повозка тронулась, опять покатила к голове войска.

– А ведь завоёвывать больше нечего, – внезапно сказал Антиген Одноглазый.

Они как будто только сейчас осознали, что это действительно так. Затянувшееся молчание нарушил Птолемей.

– К чему же нам теперь стремиться? – спросил он тихо.

Ткнувшись лбом в плечо Клита, Александр заплакал. Горько заплакал и Клит. Рыдания встряхивали их тела, несмотря на всевозможные увещевания друзей.

Александр стоял на коленях и рыдал, припав к плечу мёртвого Клита, чтобы только не видеть укор на его бескровном лице. Испуг и оцепенение, как холодной водой, отрезвили участников пира. Пердикка хотел было приподнять Александра, но отступил, не смея потревожить царя в его горе... Искреннее оно или напускное? Быть может и то и другое одновременно – кто поймёт нынешнего царя царей? Положение неопределённости для многих становилось невыносимым. Анаксарх бесшумно приблизился, присел рядом на корточки.