Последняя надежда - [111]

Подойдя к Абакуму, она что-то шепнула ему на ухо, отчего старик буквально побелел.

Они вчетвером сели в машину Поллоков. Абакум поехал следом за каретой «скорой помощи», сирена которой мгновенно освобождала проезд по улицам. Павел, сидя на пассажирском сидении, глухим голосом объяснил, что случилось.

— Мари вам ничего не говорила, но вот уже несколько дней ей было не очень хорошо. У нее начали болеть суставы, как при ревматизме. Я даже немножко пошутил над ней по поводу возраста, как обычно… — с горечью признался он. — А в пятницу начались сильные головокружения. Мы сначала оба подумали, что это из-за предстоящей встречи с преподавателями, а в особенности с этим Ортоном-МакГроу. Она немного нервничала, я весь день это чувствовал. Поскольку я и сам беспокоился, то и не стал искать другого объяснения. В субботу головокружения участились, и глаза начали болеть. Мари больно было смотреть на свет, и даже полумрак был ей в тягость. Мы подумали, что это мигрень. Драгомира приготовила сильный настой, чтобы унять боль, но это не помогло. Мари не могла стоять, так сильно у нее кружилась голова. Потом она заснула и проспала до середины дня. Мы с Драгомирой по очереди сидели с ней, поскольку очень беспокоились. А когда Мари проснулась, то обнаружила, что ее парализовало! Она не могла пошевелить левой стороной тела. И только и смогла с трудом выговорить, что у нее все болит! Я вызвал «скорую», а тут и вы приехали…

Павел провел ладонью по лицу, убитый горем. Окса, сидевшая позади отца, обвила его руками за шею, желая утешить. По ее лицу струились слезы, она чувствовала себя совершенно беспомощной перед этим несчастьем.

— Приехали, — нарушил молчание Абакум. — Теперь ею займутся, и через несколько дней все это будет просто плохим воспоминанием, вот увидите.

Однако в голосе его не было уверенности, которую он хотел им внушить. Стиснув руль, Абакум встретился в зеркале заднего вида с встревоженным взглядом Драгомиры, лишь подтвердившим его предположения.

На следующее утро Оксе пришлось идти в школу с тяжелым сердцем и мрачными мыслями, сильно отличавшимися от обычных школьных проблем. Понедельник был как понедельник.

МакГроу сказался больным, к ее вящему облегчению. Окса не была готова выносить ни его присутствие, ни его сарказм. Мерлин и Зельда, которых Гюс поставил в известность о болезни Мари Поллок, окружили девочку вниманием, насколько могли. Но Окса казалась погруженной в себя и совершенно недосягаемой. Все слова скользили мимо нее. Никто и ничто не могло ее утешить. На уроке месье Бенто мрачные мысли стали невыносимыми и погрузили ее в глубокое отчаяние.

Конечно, она уже думала о смерти. В окружении Оксы люди умирали, но из ее близких еще никто. Оксе еще не доводилось терять тех, кого любит. Никогда. Смерть для нее оставалась чем-то довольно абстрактным, она воображала ее чем-то очень болезненным и неизгладимым. Очень тяжелым ощущением пустоты.

Но сейчас ситуация была совершенно иной. И реальной. И казалось, что это не только боль, но и всеобъемлющий ледяной ужас, охватывающий все уголки ее души.

На перемене Окса заперлась в Берлоге со статуями, где разразилась глухими рыданиями. А когда вышла, с красными и заплаканными глазами, то оказалось, что ее поджидают друзья, встревоженные и беспомощные.

Перед самым полуднем за ней в класс зашел месье Бонтанпи и увел в свой кабинет.

— Окса, я знаю, что ваша мама в больнице. Это тяжелое испытание, с которым мне довелось столкнуться примерно в вашем возрасте, и я думаю, что будет лучше и для вас, и для нее, если вы проведете несколько дней рядом с ней. Вы потом легко нагоните то, что пропустите. У вас есть надежные друзья, на которых вы можете положиться. Одно из преимуществ популярности, а? — улыбнулся директор, желая подбодрить девочку. — Сейчас за вами придет ваша бабушка. Кстати, а вот и она!

Увидев бабулю, Окса рванулась к ней так, что опрокинула стул.

— Ба! Ты видела маму? Как она?

— Ей сделали кучу анализов, — ответила Драгомира, прежде поздоровавшись с Бонтанпи. — Так теперь нам известно немножко больше, чем вчера. У нее что-то вроде одностороннего паралича, левая сторона тела отнялась. И есть еще неврологическая проблема, которую врачи сейчас пытаются решить. На данный момент они пока ничего точно сказать не могут. Еще слишком рано. Но твоей маме лучше, Окса. Ей уже не так больно, и она хочет тебя видеть…

— Так не стоит задерживаться, мадам Поллок, — воскликнул месье Бонтанпи. — Быстренько поезжайте! А вы, Окса, крепитесь! Ваша мама в вас нуждается!

Последующие дни были для Поллоков ужасными. Следуя доброму совету месье Бонтанпи, Окса колоссальным усилием воли старалась спрятать терзающую ее тревогу и боль. Каждый день она вместе с отцом проводила долгие часы в больнице возле матери. Скрывая, как могла, свое отчаяние, она высыпала маме на кровать кучу подарочков, купленных этим же утром: ночные сорочки, одна красивей другой, туалетную воду, безделушки и цветы, чтобы сделать ее палату поуютней, фрукты в сахаре — к ним у Мари была слабость, диски с расслабляющей музыкой…

Она читала маме глянцевые журналы, чтобы ее развлечь, рассказывала все, что взбредет в голову, от утренних новостей до свежих анекдотов. А вечерами возвращалась из больницы, вымотанная усилиями держать себя в руках, и падала в постель, зачастую в слезах, с разбитым вдребезги сердцем.