Последняя командировка - [23]

И Дмитрий Николаевич с горячностью, потому что его и самого это тревожило, принялся объяснять ей, что между ними нет ничего общего, что Игорь не умеет «стремиться», что он как-то противоестественно равнодушен к своему будущему и к тому, чем ему придется в жизни заниматься.

— А сколько ему лет?

— Девятнадцать.

— Это не так ст’ашно: не огляделся, не нашел себя, — сказал Арсений, внезапно ставший серьезным. — У меня нет детей, но я знаю молодежь лучше тебя и люблю ее. Мне п’иходится иметь с ними самые тесные отношения и в теат’е, и в музыкальной школе… Вот пойдешь со мной на ’епетицию, и я покажу тебе молодых акте’ов. И знаешь — поглядишь на чужих, лучше поймешь своего.

Дмитрий Николаевич с сомнением покачал головой:

— Скорее могло бы быть наоборот. Впрочем, здесь что-то другое. Не извечная проблема отцов и детей, как ты, кажется, думаешь. Просто я в какой-то момент проглядел мальчика: был ребенком, подростком, и как-то вдруг стал юношей. Смотрю — ничем на меня не похож, не похож и на мальчика, которым был. Что-то в нем исчезло свое, родное, и стал как все, как любой его сверстник.

Анна Александровна вздохнула:

— Пожалуй, вам от этого хуже, чем ему.

— Отчего же?

— Оттого, что у него вся жизнь впереди. Вы скоро не будете ему нужны, а он вам, напротив, будет очень и очень нужен. Ах, как природа несправедлива! Вы не любите вашего сына, а у нас нет сына, которого мы могли бы любить.

— Не то что совсем не люблю… Вы не так меня поняли, Аня…

Но Анна Александровна переменила тему разговора, и в тоне ее появился холодок. Дмитрий Николаевич был собой недоволен: «Ведь все это совсем не так, как ей представляется. Сложнее. А она вот как растолковала…»

Однако раздумывать на эту тему ему не дал Арсений. Он тотчас после завтрака заставил его заняться благоустройством комнаты.

А потом они пошли пройтись — репетиция была назначена на семь вечера, так как спектакля сегодня в театре не было. Они пошли по направлению к вокзалу, и Арсений всю дорогу рассказывал о своих друзьях: о семье директора музыкальной школы, о театральной молодежи.

Дмитрий Николаевич почти не слушал. Мысли его были заняты вопросом: узнает ли он что-нибудь о Лизе?

На платформе стоял состав, и был тот же час сумерек, что и вчера, когда Дмитрий Николаевич покинул вокзал. Казалось, он отсюда и не уходил. Только состав был еще пустой, но, когда они подошли ближе, Дмитрию Николаевичу показалось, что его окликнули, и это был женский голос, и ему почудилось — Лизин. Но из дверей вагона выглянула незнакомая проводница. Она скользнула взглядом по их лицам и равнодушно отвернулась. Дмитрий Николаевич спросил:

— Скажите, пожалуйста, здесь нет Лизы Толмачевой?

Арсений, которому он ничего не объяснил, посмотрел удивленно.

— Я ее не видела, — ответила проводница. — Кажется, нет. А впрочем, спросите старшего.

— Может быть, Валя здесь? — Дмитрий Николаевич покраснел; лицо Арсения стало насмешливым, а девушка улыбнулась, и в тоне ее появилась развязность. Она спросила, кокетничая:

— А зачем они вам понадобились? Валька тут. Я бы ее позвала, да у нее живот болит. Ее вчера какой-то инженер конфетами обкормил.

Дмитрий Николаевич покраснел еще больше. Он знал, что смешон, но согласен был это перенести, лишь бы узнать, где и когда он может встретиться с Лизой.

Арсений сказал:

— П’аво, ты ст’анно себя ведешь. — Он засмеялся и потянул приятеля за рукав, но Дмитрий Николаевич вошел вслед за проводницей в вагон:

— Подожди меня, я сейчас…

Три девушки, в одной из них Дмитрий Николаевич узнал Валю, стояли в коридоре, хохоча и болтая. Дмитрий Николаевич, еще более стыдясь, повернулся, чтобы уйти. Он убегал от этого оскорбительного смеха.

Валя догнала его у выхода:

— Уморили девчонки. Такое скажут… Вы Лизу спрашивали? Нет, ей-богу, мы не над вами… Лиза будет здесь через неделю. Что-нибудь передать?

Дмитрий Николаевич вынул блокнот и набросал коротенькую записку, указав свой адрес. Он вручил ее Вале:

— Вот. Очень вас прошу. Мне надо увидеться с Лизой. По делу. Вы скажите ей, что я непременно буду ее ждать.

— Хорошо.

Арсений ждал его, прохаживаясь по платформе.

— А ты, б’ат, повеселел. — И, взяв под руку, повлек за собой.

Они шли по направлению к главной улице города, где находилась гостиница. Там решено было пообедать.

Арсений молча посмеивался. Дмитрию Николаевичу казалось, что он должен Арсению все объяснить, но это было трудно, и он боялся насмешек.

— Ста’ик, ты мало пе’еменился, — сказал Арсений и дружелюбно сжал его локоть: — Это даже хо’ошо. А где сейчас Ма’ьяна? Там тоже было что-то идиллическое и очень не’авноп’авное.

Дмитрий Николаевич потупился:

— Не знаю. То есть, наверное, у себя, в Орджоникидзе.

— Помнится, ты соби’ался на ней жениться?

— Собирался. Я на всех на них собирался жениться, если хочешь знать. Я каждую любил, как самую первую.

Он вспомнил Марьяну. Высокая, плоскогрудая. С крупными чертами лица и широко расставленными глазами. Она была учительницей, и встретились они в Грозном… Ему нравилась ее неправильная русская речь, — ее стыдливость, и доверчивость, и чистота… Родилась девочка.

— Эх, — сказал Дмитрий Николаевич и вытер лицо платком, хотя ему было вовсе не жарко.