Последняя капля - [4]

— Мое время истекло. Но если вы хотите рассказать о дальнейшем… о главном — ну, вы сами понимаете… я мог бы задержаться еще на десять минут. Думаю, что эти джентльмены ничего не будут иметь против?

— Я тоже так думаю. Доллар за минуту, больше давать не стоит. Да больше вы вряд ли обещали им. Отчего вы краснеете, мистер Падрони? Ведь все на свете существует для купли и продажи. Надо только стараться не переплачивать. Вы не переплатите, мистер Падрони. Это интервью с лихвой покроет все связанные с ним расходы. Вы сами можете убедиться, что ни с одним из сорока шести репортеров я не был столь откровенным и разговорчивым, как с вами. А все потому, что вы не настоящий американец, и потому, что вы умеете не только спрашивать, но и слушать. И потому еще, что вы последний.

— Мистер Уитмор! Вы это точно знаете?

— Так же точно, как и вы, мистер Падрони. Однако перейдем к делу. Вы хотели бы услышать о дальнейшем? Больше не осталось ничего такого, чего бы вы не знали. Материалы следствия публикуются второй месяц. Мне даже приписывают больше, чем я совершил на самом деле. Так, например, я не мог пустить под откос балтиморский поезд, потому что в тот самый день, почти в тот же самый час я был занят взломом банка в Вашингтоне. Сначала я пытался доказать в двух-трех случаях свое алиби, но потом махнул рукой. Если уж человек стал знаменит, то ни бог, ни черт ему не помогут, а сам он и подавно.

— И вам ни разу не пришло в голову, что ваша… деятельность, ваша профессия — это цепь непрерывных преступлений? Неужели в вас ни разу не заговорила совесть?

Мистер Падрони вынужден был опустить глаза. Уитмор так насмешливо посмотрел на него сквозь свой монокль, будто иголку вонзил в самое больное место.

— Я никогда не думал, что между католическим патером и демократическим журналистом так много общего. Совесть… У вас, то есть у вашей родни по ту сторону океана, есть пьеса или роман с великолепным названием: «Хорошо сшитый фрак»[3]. Вот это и есть совесть. Первоклассный портной пригнал его к вашему характеру, к вашим интересам, жизненным потребностям, стремлениям, ко всему, что с ними связано. Когда вы раздуваете самое пустяковое происшествие до размеров мирового события, когда врете так, что уши вянут, совесть ваша мирно помалкивает, ибо вы заполняете лишний столбец газеты и получаете хорошие деньги. Она совершенно спокойна и тогда, когда вы отправляетесь к своей любовнице, потому что с ней вы проведете ночь повеселей, чем со своей законной женой… Ну, полно, не морщите лоб. Сейчас мы перейдем к более важным вещам.

— Будьте любезны — я вижу, что эти джентльмены у дверей уже переглядываются. Скажите, мистер Уитмор, что чувствует человек, когда он целится из револьвера… словом, лишает другого жизни?

— Скажите прямо: совершает убийство. Вам самому не приходилось это испытывать? Что-то не верится! Это слишком обширный предмет для психологических изысканий, у вас на них нет времени. Вообще, мне кажется, чувства бывают самые разные, в зависимости от обстоятельств и темперамента. Но вы ежедневно имеете возможность спросить о них многих преступников. Ну, хотя бы американских солдат, которые живыми вернулись из Европы после великой войны и теперь расхаживают по улицам, выпятив грудь. Мне кажется, они чувствуют себя совсем не плохо. Или возьмем моего отца. Он преспокойно разъезжает со своей нелегальной женой по тихоокеанским курортам, в то время как дети локаутированных его трестом рабочих мрут, как мухи, от голода и дизентерии. А люди, у которых сегодня вечером будет на совести, как вы выражаетесь, моя судьба! Завтра вы их, вероятно, встретите на теннисном корте или в каком-нибудь благочестивом семейство за чашкой кофе. Да возьмите в конце концов самого себя. Вам, конечно, тоже приходилось встречаться с каким-нибудь субъектом на узеньком мостике. Будьте откровенны: вы ведь сами в воду не прыгнули, а скорее всего, столкнули его?

— Мистер Уитмор! Не слишком ли вы резко выражаетесь?

— Я думаю, что в моем положении извинительна и некоторая резкость. Но оставим дискуссию о хорошем тоне. По правде говоря, я упомянул вас лишь ради сравнения и аллегории. В обвинительном акте по моему делу перечисляется шесть так называемых убийств, а я признаю лишь пять. Что касается шофера мастерских плавучего дока, то он в полном смысле слова сам нарвался на гибель. Зачем он полез в карман за оружием, когда автомобиль с кассиром уже был в канаве, а сумки в наших руках? Он был нам не нужен, с его стороны это было прямое самоубийство, с моей же — единоборство или, лучше сказать, самооборона. Почему моя жизнь стоит меньше, чем его жизнь? И так всегда. Вопрос существования любого коммерческого предприятия — это, логически рассуждая, шкурный вопрос. Я преступник и убийца лишь потому, что моя профессия требует неприкрытых и непосредственных действий, а это вообще не принято.

— Еще один вопрос, мистер Уитмор. В вашем распоряжении было несколько миллионов. Почему вы не начали другую… нормальную жизнь? Вы могли уехать в Европу, на Индийские острова — куда угодно. Вы могли бы жить по-королевски до самой смерти. А вы как нарочно искали смерти.