Последняя из Стэнфилдов - [13]

– Потому и не знаешь, что никогда ни о чем меня не спрашиваешь.

– Ничего подобного, просто ты всегда уклоняешься от моих расспросов о твоем прошлом.

– Понимаешь, – заговорил он, целуя ее грудь, – у человека могут быть другие намерения помимо рассказов о своей жизни… Но раз ты настаиваешь, то пожалуйста: родился я в Лондоне тридцать девять лет тому назад…

Он заскользил губами вниз по ее животу.

– А сейчас помолчи… – простонала Мэгги.

8 Кит

Октябрь 1980 г., Балтимор

Сквозь слуховые окна лился серебристый лунный свет, в его косых лучах искрились повисшие в воздухе пылинки. Мэй крепко спала, завернувшись в мятую простыню, подчеркивавшую контуры ее тела. Салли-Энн сидела в ногах кровати и смотрела на нее, сторожа каждый вздох. Сейчас в этом была вся ее жизнь – смотреть, как спит Мэй. Казалось, весь остальной мир перестал существовать, вся Вселенная сконцентрировалась здесь, на этом бывшем складе. Час назад сны о прошлом заставили Салли-Энн проснуться. Ей снились знакомые застывшие, оценивающие, равнодушные лица. Она сидела на стуле посреди эстрады, и на нее были нацелены безжалостные взгляды. Нынешняя ее жизнь стала результатом юности, в которой она познала все, хотя ее никогда ничему не учили.

Могут ли два изломанных существа ожить оттого, что они вместе? Когда две боли соединяются, они складываются или, наоборот, вычитаются? – думала она.

– Который час? – пробурчала Мэй.

– Четыре утра или чуть больше.

– О чем ты думаешь?

– О нас.

– Это хорошие или плохие мысли?

– Спи давай.

– Не могу, когда ты так смотришь на меня.

Салли-Энн натянула сапоги и схватила со спинки стула куртку.

– Не люблю, когда ты гоняешь на мотоцикле по ночам.

– Не волнуйся, я буду осторожна.

– Это что-то новенькое. Останься, я заварю чай, – сказала Мэй.

Она встала, обмотавшись простыней, и прошла в другой конец комнаты. Газовая плита, несколько тарелок, разнокалиберные стаканы и две фарфоровые чашки на столике рядом с раковиной – чем не кухня? Мэй поставила чайник под кран и пустила воду. Поискала в старинной аптечке, переделанной в мини-буфет, коробку с чаем, привстала на цыпочки и достала два пакетика «Липтона», взяла из глиняного горшочка два кусочка сахару, чиркнула спичкой и прикрутила вспыхнувшее синеватое пламя.

– Не надо мне помогать.

– И не подумаю. Мне любопытно, справишься ли ты одной рукой, – ответила Салли-Энн с лукавой улыбкой.

Мэй пожала плечами, опустила руку – и простыня упала на пол.

– Будь добра, положи простыню на кровать, терпеть не могу спать в пыли.

Она налила чай, подала чашку Салли-Энн, взяла свою и по-турецки уселась на матрасе.

– Приглашения пришли, – пробормотала Салли-Энн, отводя взгляд.

– Когда?

– Вчера днем, я заехала на почту и проверила почтовый ящик.

– Но ты не сочла нужным сообщить мне об этом раньше.

– Не хотелось портить вечер. Ты бы ни о чем больше думать не могла.

– Мне не нравятся типы, с которыми мы проводим время, их примитивная болтовня про политику навевает на меня скуку. Разглагольствуют о том, как намерены изменить мир, а сами способны только на то, чтобы курить травку. Мне неприятно тебя разочаровывать, но я не получила от этого ужина ни малейшего удовольствия. Ты покажешь мне приглашения?

Салли-Энн вынула из кармана два конверта и небрежно бросила их на кровать. Мэй открыла тот, что был адресован ей, погладила пальцем визитную карточку, пощупала рельефные буквы и задержала взгляд на дате. Ждать оставалось две недели. Женщины нацепят на этот вечер свои лучшие драгоценности, выберут самые экстравагантные наряды, мужчины оденутся не менее экстравагантно, хотя найдутся старые брюзги, которые, не желая вступать в навязанную игру, явятся в смокингах и ограничатся черными полумасками, прячущими лицо.

– Никогда в жизни я так не волновалась, как перед этим балом-маскарадом! – усмехнувшись, призналась Мэй.

– Не перестаю тебе удивляться. Я думала, что эти приглашения тебя напугают.

– Нет, я больше не боюсь. Снова побывав в их доме, я забыла про страх. Когда мы уехали, до меня дошло, чего мне стоило опять туда сунуться. Я дала себе слово, что больше ни за что не стану их бояться.

– Мэй…

– Хочешь – отправляйся носиться на своем мотоцикле, а хочешь – оставайся со мной. Тебе решать.

Салли-Энн подняла с пола простыню и укрыла Мэй. Потом быстро разделась и улеглась рядом, снова лукаво улыбаясь.

– Что теперь? – спросила Мэй.

– Ничего. Мне нравится, когда ты становишься такой мстительной.

– Хочу, чтобы ты кое-что знала. Это касается меня одной, но мне хочется поставить тебя в известность. Я не позволю, чтобы меня взяли живой.

– Что ты болтаешь?

– То, что слышала. Ты меня отлично поняла. Жизнь слишком коротка, чтобы отягощать ее мелкими огорчениями.

– Смотри мне в глаза, Мэй. По-моему, ты совершаешь непростительную ошибку. Думать только о мести – значит придавать этим людям слишком большое значение. Ведь речь идет только о том, чтобы отобрать у них то, что попало к ним незаслуженно.

Это был коронный сюжет Салли-Энн. Она не могла не думать о своем круге, о людях, получивших от жизни все. О тех, кто в силу своего положения просто берет то, о чем другие просят, пользуется тем, о чем другие могут только мечтать. О всемогущих кланах, члены которых, уверенные в своем превосходстве, смотрят на других свысока и оттого вызывают еще больше зависти и восхищения. Отвергать, чтобы соблазнять и становиться объектом желания, – разве это не верх хитроумия?