Последняя из рода Тюдор - [167]

Прямо перед Рождеством Елизавета все-таки сообщает императору Священной Римской империи, что не возьмет его брата эрцгерцога Карла в мужья. Естественно, она наносит серьезное оскорбление всей семье Габсбургов и выставляет Англию упрямой и бесконечно еретической страной перед католической частью христианского мира. Лучше бы она вообще не притворялась, что собирается замуж. Теперь нас считают предателями. Французы, преследующие каждого протестанта в пределах своего государства, особенно озлоблены, и Елизавета снова осталась без наследника, не считая свергнутой королевы Марии в одной тюрьме и моей бедной сестры в другой. Мы вернулись к исходной позиции – игре с наследованием королевства, которая позволяет Елизавете свободно любить Роберта Дадли.

Гринвичский дворец. Весна 1568 года

Сэр Оуэн Хоптон, новый надзиратель Катерины, пишет Уильяму Сесилу, умоляя прислать в Саффолк врача из Лондона. Моя сестра, слабевшая от голода с каждым днем, теперь серьезно больна. «К леди отправили доктора Симондса, – дипломатично сообщает Сесил, не упоминая, кто именно принял дорогостоящее решение отправить к ней лучшего врача в Лондоне. – Это уже не первый его визит, и прогноз не оптимистичен. Будем молиться за ее душу».

– Я должна поехать к ней. Напишите Сесилу и попросите для меня разрешения быть рядом с сестрой, – прошу я бабушку. – Он не откажет. Нельзя же ей умирать одной. Мне надо ехать.

Кэтрин бледнеет от тревоги.

– Знаю, знаю. Я пошлю письмо, да и ты тоже напиши ему – отправим вместе.

– Можно мне поехать прямо сейчас, не дожидаясь разрешения?

Она ломает руки в отчаянии.

– Нам не позволено. Если королева узнает, что ты уехала без позволения, тебя заберут отсюда и отправят неизвестно куда.

– Она умирает! – восклицаю я. – Мне нельзя попрощаться с сестрой перед ее смертью? После нее у меня не останется родных.

Бабушка протягивает мне лист бумаги.

– Пиши, – коротко отвечает она. – И мы отправимся, как только нам позволят.

* * *

Разрешения мы не получаем. Из кабинета Уильяма Сесила пересылают кипу бумаг с приложенной сверху запиской ровным почерком. «Боюсь, даже если вы бы немедленно выехали, то уже опоздали бы. Леди Катерина мертва».

Я смотрю на бабушку, не в силах поверить, что мне сообщают о случившемся так коротко. Ни соболезнований, ни сожаления о трагичной потере молодой женщины, которой было всего двадцать семь лет. Моя сестра. Моя красивая, веселая, любящая сестра из королевского рода.

Бабушка развязывает ленту, связывающую бумаги, и говорит:

– Тут рассказывается о последних часах ее жизни. Господи, помилуй бедную девочку. Прочитать тебе?

Я забираюсь на оконную нишу в ее приемном зале.

– Да, пожалуйста, – уныло отвечаю я.

Удивительно, что я не плачу, но потом вдруг понимаю, что всю жизнь надо мной висит тень плахи. Я не ожидала, что кто-то из нас переживет правление Тюдоров. Бабушка разглаживает лист на коленях и откашливается.

– Пишут, что она готовилась к смерти, когда все обитатели дома умоляли ее бороться за жизнь. Она была не одна, Мария, – рядом с твоей сестрой находилась леди Хоптон и все повторяла, что с Божьей помощью Катерина будет жить. Но она сказала, что надо исполнить волю Господа, желавшего забрать ее.

Кэтрин поднимает взгляд, чтобы увидеть, как я переношу все это. Внешне я спокойна, чувствую лишь безысходность, пронзающую меня холодом.

– Рано утром, на рассвете, Катерина послала за сэром Оуэном Хоптоном и попросила передать ее слова. Она умоляла королеву простить ее за брак без разрешения и сказала: «Сжальтесь над моими детьми и не приписывайте им мою вину».

Бабушка опять смотрит на меня. Я киваю, чтобы она продолжала.

– Она попросила королеву проявить доброту к лорду Хартфорду, ее мужу, и освободить его, а также передать ему помолвочное кольцо с заостренным камнем и обручальное из пяти звеньев. «Моя смерть станет печальным известием для него».

– Помню, – перебиваю я. – Она мне его показывала и всегда носила с собой.

– Катерина вернула его супругу и также отправила траурное кольцо. – Голос бабушки прерывается. – Бедная девочка. Бедная милая девочка. Какая трагедия! Согласно письму, она молилась, чтобы он «был любящим родным отцом моим детям, как я была ему верной и преданной женой». Оказывается, Катерина заказала траурное кольцо со своим портретом несколько месяцев назад – видимо, знала, что умирает. Сделала гравировку для него.

Я ссутулилась, поджала колени к лицу, как обиженный ребенок, и закрыла глаза руками. Едва не заткнула и уши, лишь бы не слышать последних слов моей сестры, наполненных любовью. Такое чувство, что меня затягивает горечь потери.

– И что там написано? – спрашиваю я. – На кольце?

– «Пока жила – твоя».

– Это все? – Кажется, я достигла самого дна печали. Глубины сомкнулись над моей головой.

– Пишут, что по ней звонили колокола и жители деревни молились о ее выздоровлении.

– Она что-нибудь передала мне?

– «Прощай, милая сестра».

Эти слова Джейн говорила Катерине, а теперь Катерина сказала мне. Но мне некому их передать: со смертью Катерины у меня не осталось сестер. Я совсем одна.

– Потом она попросила Иисуса принять ее душу, закрыла глаза собственными руками и покинула нас.