Последняя из рода Болейн - [197]

— Ты сможешь держаться в седле, любовь моя? Если не сможешь, Санкторум выдержит двойной вес до самого Банстеда.

— До Банстеда? — Она медленно перевела на него распухшие от слез глаза.

— Да, девочка. Я привезу нашего сына из Уивенго после того, как мы доберемся до Гевера. Я хочу, чтобы мы оказались как можно дальше отсюда, и не стану сожалеть, если мы больше никогда не увидим прекрасных дворцов Его величества. Сейчас ты необходима своей матери и сама нуждаешься в ней. Из Банстеда мы доберемся до Гевера завтра к полудню.

Мария медленно кивнула головой, соглашаясь. У нее раскалывалась голова, и она не сомневалась, что ее стошнит, лишь только она сядет в седло.

— Я продержусь до Банстеда, Стафф, милый. Если ты будешь рядом.

— Я ни разу тебя не отпущу ни на шаг от себя, любовь моя, — успокоил он ее, прижимаясь губами к ее волосам.

Что же будет с Джорджем и Анной? Марии очень хотелось спросить об этом, но она боялась, что Стафф скажет правду, а вовсе не то, что ей так отчаянно хочется услышать.

— Значит, мы направляемся в Банстед и в Гевер. — Он подхватил ее на руки и понес к двери. — Нам не придется страшиться того, что наши мечты вот так же развеются в прах, милая моя. Потому что у нас совсем другие мечты.

Мария, изумленная и потрясенная, снизу вверх заглянула в его озабоченное лицо. Душевные муки исказили его черты, избороздили морщинами открытый лоб.

— Я не забуду этого, господин мой, что бы ни случилось дальше, — сказала Мария мужу. Он плечом отворил дверь и посадил ее верхом на заждавшуюся Иден.

Глава тридцать вторая

5 февраля 1536 года

Замок Гевер

Они подъезжали: на фоне серого неба Кента вырисовался Гевер — голый, замерзший. Накидка плюща, укрывавшая обычно замок, зимой исчезала, лишь то здесь, то там прижимались к стенам тонкие ниточки виноградной лозы. Высоко вздымались обнаженные деревья ближнего леса, а в глазах окон не отражалось ничего, кроме угрожающе нависшего низкого неба. Мария выплакала уже все слезы и теперь застыла в седле Иден, словно закрывшись броней спокойствия. Время от времени ей казалось, что вот-вот накатит новый приступ истерики, но пока все обходилось. Конечно, когда она увидит лицо матушки, весь ужас и страдания прорвутся наружу с новой силой. Ах, если б можно было проснуться в своей постели в Уивенго и стряхнуть с себя приснившийся кошмар!

Вот уже подковы лошадей зацокали у въезда во внутренний дворик замка, всадники скучились, натянули поводья и приготовились спешиться. Мария опухшими от слез глазами обшаривала окна верхнего этажа — не покажется ли знакомое лицо: матушки, Симонетты или кого-нибудь из старых, хорошо знакомых слуг? Но тут отворились парадные двери, над которыми гордо красовался фамильный герб Болейнов, и навстречу прибывшим выбежала матушка, одетая в черный бархат.

— Мария! Стафф! Я молилась о том, чтобы вы приехали. Спасибо вам, милорд, за то, что привезли Марию домой. — Она бросилась между Санкторумом и Иден, хрупкими руками крепко обняла Марию, и слезы обильными потоками хлынули из глаз обеих женщин.

— Вы знаете, матушка, вы уже знаете о том, что Анну арестовали, — больше Мария ничего не сумела вымолвить, лишь прижалась щекой к посеребрившимся волосам матери. Пошел слабый снежок, в воздухе закружились редкие снежинки, и Стафф уговорил их войти в замок.

У самого входа, опираясь на резной посох, стояла Симонетта, сгорбленная, как никогда; на лице застыло выражение неприкрытого страдания. Мария обняла ее — сперва нежно, потом отчаянно приникла к ней, а затем мать и дочь Болейн помогли старой гувернантке, словно она была членом их семьи, дойти до светлицы. Стафф тем временем отдавал распоряжения слугам. На них всех смотрел с портрета немигающим взором король.

— Садись вот сюда, Симонетта. Я так рада видеть, что ты снова на ногах. Матушка писала, что ты почти не встаешь с постели, — сказала Мария, сама поражаясь тому, что может так щебетать, когда все глаза жадно устремлены на нее.

— Я заставила себя встать только сегодня, когда лорд Болейн прислал нам страшную весть: вчера королеву Анну арестовали. Поблизости не было никого, кто так хорошо знал бы и нашего Джорджа, и нашу дорогую Анну, а леди Элизабет необходимо было поговорить с кем-нибудь.

— Да, это я хорошо понимаю. — Мария присела на подлокотник кресла матери и приникла к ней, обняв одной рукой хрупкие материнские плечи.

— Понимаете, дети мои, — начала Элизабет Болейн, подняв руку, когда Мария со Стаффом попытались заговорить одновременно, — я уже много лет ожидаю какой-то трагедии, с тех пор как сама увидела короля и он предложил мне стать его возлюбленной. Тогда, как вам известно, он был еще только принцем Уэльским. Когда же я отказалась, потому что была недавно замужем и горячо любила господина своего супруга, король пришел в ярость. Ну, это я могу понять, но когда господин мой лорд Томас рассердился на меня… Правду говоря, во мне тогда что-то умерло, и с тех самых пор я не сомневалась, что над Булленами нависла неминуемая угроза. Король так миролюбиво сказал: «Я не приказываю вам, я всего лишь прошу», — но я понимала совершенно ясно, что у него на уме, и понимала, что служить ему — опасно само по себе. Однако я и представить себе не могла, что все обернется таким ужасом. Нет, Стафф, подождите. Я еще не все сказала.