Последняя история Мины Ли - [21]

Разумеется, такой образ жизни не мог продлиться долго. Теперь же самое главное — быть хорошей и упорно трудиться, чтобы попасть на небеса, где ее ждут любимые. Вот и все, что имело значение. Даже мистер Пак с его словами, которые словно касались ее кожи, оставляя липкий след, не мог сбить ее с пути.

Покачиваясь из стороны в сторону в автобусе, Мина пыталась уверить себя, что все будет хорошо. Она привыкнет к кассовым аппаратам, к наличным, к людям, а если нет, то всегда сможет попросить хозяина вернуть ее на прежнюю должность или заняться чем-то еще, даже найти другое место. И, заработав достаточно, она найдет юриста, который поможет остаться в стране навсегда. Вспомнив о мрачных днях, проведенных в Сеуле после смерти любимых, о квартире, улицах, по которым они когда-то ходили вместе, она поняла, что никогда не сможет вернуться в Корею. Вся страна превратилась для нее в кладбище.

Мина посмотрела на водителя автобуса, чернокожую женщину примерно ее возраста, с каре, уложенным внутрь. Та проводила в автобусе целый день, выполняя свою работу — маневрируя в потоке машин, и в то же время ей приходилось реагировать на потребности пассажиров, которые могли быть добрыми и дружелюбными, а могли — раздраженными и грубыми. На женщине лежала ответственность за то, чтобы каждый день отвозить всех этих людей домой или на работу.

Водитель оглянулась на Мину:

— Эй, все путем?

— Что?

— Все нормально?

— Да, спасибо.

Мина хотела добавить что-то еще, просто не знала, что именно и как. Может, спросить в ответ, как у нее дела? Нет, будет неловко.

Почему водитель обратилась к Мине? Может, забеспокоилась? Или ее начал напрягать долгий взгляд?

Мина поспешно вышла из автобуса и прошла меньше чем полквартала до дома. Зайдя к себе в комнату, она взяла пижаму и полотенце, чтобы сходить душ и смыть с себя весь этот день (все деньги, подсчеты, нетерпеливых покупателей, благодарность мистера Кима на английском, его улыбку). Нужно очистить голову, расслабиться.

Взявшись за ручку, чтобы выйти, она услышала, как в коридоре хозяйка обратилась к ее соседке, назвав ту миссис Бэк. Так Мина узнала, как зовут ее онни.

Марго Осень 2014 г.

Напротив закрытой лавки мамы находилась лавка детской одежды ее подруги Альмы — вероятно, одной из последних людей, кто видел маму. Она могла заметить что-то или кого-то подозрительного.

Марго с Мигелем вошли в безлюдное помещение. На креплениях вдоль стен, подставках и вешалках висела детская одежда — маленькие джемперы супергероев для мальчиков и костюмы принцесс и пони для девочек.

— Может, она отошла в туалет? — предположила Марго и вернулась в проход, нырнув под крошечное белое платье, завернутое в пакет. Мигель последовал за ней.

— Подождем?

— Давай пока откроем мамину лавку и посмотрим, что удастся найти там. Мы увидим, когда Альма вернется.

Мама работала на рынке «Меркадо де ла раса» — бывшем складе с жестяной крышей, высокими потолками и бетонными полами, набитом торговыми лавками. Он располагался на юго-востоке Лос-Анджелеса — в пыльной местности с полуразрушенными фабриками и продавцами фруктов на углах с пакетами апельсинов. В этом районе доминировало латиноамериканское население рабочего класса, образующее собственное сообщество среди руин оборонной и обрабатывающей промышленности.

Местные жители собирались по выходным на рынке, где повсюду играла мексиканская музыка региональных жанров — например, банда или нортеньо. По проходам под руку с детьми мирно бродили мужчины с татуировками на лице и шее. Церкви арендовали крытый угол парковки рынка для выступлений и религиозных собраний, а семьи — для кинсеаньер — традиционных в Мексике празднований пятнадцатилетия девочек.

В такой местности, пересеченной железнодорожными путями, где повсюду валяется обычный и крупный мусор вроде матрасов, старой мебели и сломанных тележек, мама Марго и другие корейские иммигранты зарабатывали на жизнь, арендуя относительно дешевые помещения. Даже Корейский квартал оказался слишком конкурентным и дорогим, поэтому они перекочевали в другие округа — Южный Централ, Белл или Хантингтон-Парк, — работая за прилавками по десять часов в день, порой без выходных, астрономически далеко от своих домов и привычного уклада жизни.

Марго терпеть не могла ходить сюда с мамой по выходным и по будням во время каникул, когда, по ее представлению, остальные дети во всем мире наслаждались свободой, катаясь по белому песку или изумрудной траве. Она же вместо этого торчала на рынке среди пластиковых вешалок и одежды, пахнущей химическими красителями, а мама, изнемогая от усталости, порой даже срывалась на крик.

«Amiga! Amiga!» — с корейским акцентом кричала она покупателям, когда те уходили, лишь просмотрев вещи на полках. Этот образ запечатлелся в памяти Марго — вид удаляющихся женских спин, обращение amiga к женщинам, которые не нуждались в подруге, мамины попытки говорить на их языке: «Amiga! У меня вам что-то есть». Ее не слышат, на лице отражается печаль… нет, скорее стойкое принятие отказа. Марго отлично помнила тон маминого голоса в самые отчаянные времена, когда та не знала, сможет ли заплатить за квартиру или купить продукты, — крик женщины, которую выбросило за борт и она барахталась в воде и звала на помощь других женщин, проплывающих мимо на шлюпках.