Последняя глава моего романа - [2]
— Не стоило труда приобретать богатства, — скажешь ты. Неправильное рассуждение: я его наследник.
Г-н де ла Ренри владел несколькими поместьями в Эльзасе и имел долю во многих торговых домах. Мадемуазель де ла Ренри решилась на путешествие в Страсбург и прибыла туда со своей теткой в октябре минувшего года, после более чем восьмилетнего отсутствия. Со времени приезда человека с большим носом, о котором говорится в «Тристраме Шенди»,[4] никто еще не привлекал в такой степени внимания нашей почтенной столицы. Только и было разговоров, что о мадемуазель де ла Ренри, только ее имя и называли, только ее одну старались увидать в соборе, в театре, на Брейле. А я, мой друг, один я… Скорби о моей судьбе! В то самое время, когда это прекрасное светило озаряло Страсбург, меня-то и не было на горизонте — я томился любовью под окошком одной мещаночки из Агено.
Я вернулся слишком поздно и оказался вдвойне несчастен, так как не увидел уже мадемуазель де ла Ренри, но успел еще услышать все плохие стихи, сочиненные в ее честь. Я огорчился еще сильнее, когда матушка сообщила мне, что шли разговоры о союзе между нами и что можно было твердо рассчитывать на согласие тетушки мадемуазель де ла Ренри, пользовавшейся немалым влиянием в семье, и пришел в полное отчаяние, услышав о приданом, которое навсегда ускользнуло от меня. Говорили вдобавок, что у брата девушки были другие планы, так что, раз этот случай упущен, о моем браке с нею нечего больше и думать. Мое чувствительное сердце не выдержало этого последнего удара.
Матушка моя знала, что может сделать страсть с душой, подобной моей. Она заметила происходившую во мне перемену, истощение, подтачивавшее мои силы, и отвращение к жизни, овладевшее мною, и поняла причину этого.
— Дорогой Альфонс, — сказала она однажды, — вы думаете жениться; это разумный план, доказывающий раннюю зрелость, которой я в вас не предполагала. Ваше решение восхищает меня. Отправляйтесь в Париж. Мадемуазель де ла Ренри, должно быть, уже там; я не знаю точно ее адреса, но пришлю его вам в свое время; надеюсь, что ваши усилия увенчаются успехом.
Она добавила к этим словам несколько наставлений, которые я выслушал с чисто сыновней почтительностью; я приказал нанять лошадей и в тот же вечер уехал в Париж, сопровождаемый Лабри и своей любовью.
А теперь, друг мой, если мои похождения тебе интересны, пусть внимание твое возьмет на себя труд всюду следовать за мною и не покидать моей кареты, ибо, следуя установившемуся обычаю современных наших романистов, я твердо решил не утаивать от тебя ни одного обстоятельства. Не вздумай, однако, осуждать меня за многочисленность эпизодов и чрезмерное изобилие подробностей. Все, что встретится в моем изложении, — существенно, и события переплетены в нем с таким искусством, что «Илиада» и «Одиссея» шагают у меня здесь плечом к плечу.
Прежде всего, чтобы у тебя исчезло последнее сомнение в моей точности, узнай, что я провел восемнадцать часов в пути между Страсбургом и Шомоном. Так как за все это время я не мог уснуть, а холод становился все чувствительнее, я решил переночевать в Шомоне. Все эта — обстоятельства, которые, я уверен, нимало тебя не интересуют, но не жалуйся слишком на их незначительность, ибо, повторяю еще раз, все, что я говорю, пригодится и великие события не заставят себя ждать. Есть даже особое искусство в том, чтобы под покровом мелочей прятать важные и значительные сцепления обстоятельств. В итоге рассказ становится лишь занимательнее, развязка — неожиданнее, удивление — сильнее, и это называется умением возбуждать интерес.
Было десять часов вечера. Я заканчивал наскоро приготовленный ужин, мечтая о моей очаровательной невесте. Мои думы нарушило появление хозяйки, которая вошла в комнату с выражением беспокойства на лице.
— Вы думаете ночевать здесь, сударь? — спросила она.
— Конечно, сударыня, — ответил я, более изумленный ее смущением, нежели странностью вопроса.
— Я в отчаянии, сударь, но это невозможно.
— Невозможно? Удивительное дело! А почему, позвольте спросить?
— По очень основательной причине, сударь: у меня нет для вас кровати.
Пока она говорила это, я рассматривал ее, соображая, в какой мере порядочный человек может уронить свое достоинство, разделив с нею ее ложе, и повторял: «Невозможно!»
Хозяйка решила, что я подвергаю сомнению ее слова, и начала убеждать меня со словоохотливостью, которая при других обстоятельствах, может быть, показалась бы мне забавной. Спустя полчаса она дошла наконец до заключения своей речи и объявила мне самым недвусмысленным образом, что мне придется разделить с моим лакеем его скверную постель, если только я не предпочитаю поэтически провести ночь под открытым небом. Ее предложение показалось мне неприличным, и я не знал, на что решиться. Но хозяйка избавила меня от дальнейших колебаний и вскрикнула, будто ее осенило вдохновение:
— Правда, есть еще желтая кровать, что в восьмом номере! Впрочем, нет, — продолжала она торжественно-целомудренным тоном, — это никак невозможно.
— Вот как! А почему же, скажите на милость?
— Потому, что зеленая кровать…
После 18 брюмера молодой дворянин-роялист смог вернуться из эмиграции в родной замок. Возобновляя знакомство с соседями, он повстречал Адель — бедную сироту, воспитанную из милости…
Повесть французского романтика Шарля Нодье (1780–1844) «Фея Хлебных Крошек» (1832) – одно из самых оригинальных и совершенных произведений этого разностороннего писателя – романиста, сказочника, библиофила. В основу повести положена история простодушного и благородного плотника Мишеля, который с честью выходит из всех испытаний и хранит верность уродливой, но мудрой карлице по прозвищу Фея Хлебных Крошек, оказавшейся не кем иным, как легендарной царицей Савской – красавицей Билкис. Библейские предания, масонские легенды, фольклорные и литературные сказки, фантастика в духе Гофмана, сатира на безграмотных чиновников и пародия на наукообразные изыскания псевдоученых – все это присутствует в повести и создает ее неповторимое очарование.
Шарль Нодье — фигура в истории французской литературы весьма своеобразная. Литературное творчество его неотделимо от истории французского романтизма — вместе с тем среди французских романтиков он всегда стоял особняком. Он был современником двух литературных «поколений» романтизма — и фактически не принадлежал ни к одному из них. Он был в романтизме своеобразным «первооткрывателем» — и всегда оказывался как бы в оппозиции к романтической литературе своего времени.Карл Мюнстер навеки разлучен со своей возлюбленной и пишет дневник переживаний страдающего сердца.
Шарль Нодье — фигура в истории французской литературы весьма своеобразная.Литературное творчество его неотделимо от истории французского романтизма — вместе с тем среди французских романтиков он всегда стоял особняком. Он был современником двух литературных «поколений» романтизма — и фактически не принадлежал ни к одному из них. Он был в романтизме своеобразным «первооткрывателем» — и всегда оказывался как бы в оппозиции к романтической литературе своего времени.Советский читатель знаком с творчеством Шарля Нодье по переводам «Жана Сбогара» и нескольких новелл; значительная часть этих переводов была опубликована еще в 1930-х годах.
Шарль Нодье — фигура в истории французской литературы весьма своеобразная.Литературное творчество его неотделимо от истории французского романтизма — вместе с тем среди французских романтиков он всегда стоял особняком. Он был современником двух литературных «поколений» романтизма — и фактически не принадлежал ни к одному из них. Он был в романтизме своеобразным «первооткрывателем» — и всегда оказывался как бы в оппозиции к романтической литературе своего времени.Первый роман Ш. Нодье «Стелла, или Изгнанники» рассказывает о французском эмигранте, нашедшем любовь в хижине отшельника.
Шарль Нодье — фигура в истории французской литературы весьма своеобразная.Литературное творчество его неотделимо от истории французского романтизма — вместе с тем среди французских романтиков он всегда стоял особняком. Он был современником двух литературных «поколений» романтизма — и фактически не принадлежал ни к одному из них. Он был в романтизме своеобразным «первооткрывателем» — и всегда оказывался как бы в оппозиции к романтической литературе своего времени.«Все вы… слыхали о „дроу“, населяющих Шетлендские острова, и об эльфах или домовых Шотландии, и все вы знаете, что вряд ли в этих странах найдется хоть один деревенский домик, среди обитателей которого не было бы своего домашнего духа.
Действие романа известного кубинского писателя конца XIX века Рамона Месы происходит в 1880-е годы — в период борьбы за превращение Кубы из испанской колонии в независимую демократическую республику.
В книгу вошли произведения Анатоля Франса: «Преступление Сильвестра Бонара», «Остров пингвинов» и «Боги жаждут». Перевод с французского Евгения Корша, Валентины Дынник, Бенедикта Лившица. Вступительная статья Валентины Дынник. Составитель примечаний С. Брахман. Иллюстрации Е. Ракузина.
«В одном обществе, где только что прочли „Вампира“ лорда Байрона, заспорили, может ли существо женского пола, столь же чудовищное, как лорд Рутвен, быть наделено всем очарованием красоты. Так родилась книга, которая была завершена в течение нескольких осенних вечеров…» Впервые на русском языке — перевод редчайшей анонимной повести «Геммалия», вышедшей в Париже в 1825 г.
Перед вами юмористические рассказы знаменитого чешского писателя Карела Чапека. С чешского языка их перевел коллектив советских переводчиков-богемистов. Содержит иллюстрации Адольфа Борна.
Перед вами юмористические рассказы знаменитого чешского писателя Карела Чапека. С чешского языка их перевел коллектив советских переводчиков-богемистов. Содержит иллюстрации Адольфа Борна.
Целый комплекс мотивов Достоевского обнаруживается в «Исповеди убийцы…», начиная с заглавия повести и ее русской атмосферы (главный герой — русский и бóльшая часть сюжета повести разворачивается в России). Герой Семен Семенович Голубчик был до революции агентом русской полиции в Париже, выполняя самые неблаговидные поручения — он завязывал связи с русскими политэмигрантами, чтобы затем выдать их III отделению. О своей былой низости он рассказывает за водкой в русском парижском ресторане с упоением, граничащим с отчаянием.