Последняя глава - [128]

Она возвращается назад на сэтер, спешит назад: более, чем когда-либо боится она, что малютка Юлиус, может быть, проснулся и лежит и ждет ее. Этот маленький клопик, он такой миленький, когда берешь его на руки…

На дворе встречает ее Марта и шепчет:

— Здесь чужой.

— Чужой?

— Какой-то мужчина. Он сидит в дровяном сарае и ждет тебя.

— Я никого не знаю. Юлиус не спит?

— Он проснулся, было, я дала ему молока, и он снова уснул…

— Вот этот мужчина! — шепнула Марта. То был Самоубийца.

— Это вы, господин Магнус! Мы сейчас говорили о вас в санатории, что вас нет, что вы еще не вернулись…

Самоубийца ничего не ответил.

ГЛАВА XVII

Самоубийца имел расстроенный вид, словно он провел несколько дней, не заходя в дом: платье на нем было новое, но в беспорядке, волосы завиты, но в них масса хвойных игл. Ранка его на руке, во всяком случае, зажила.

— Откуда вы? — спросила фрекен.

— Откуда? Что же мне сказать вам? — ответил Самоубийца, оглядываясь. — Никто здесь не слышит нас?

— Никто.

— Я из дому. Я ведь поехал туда, чтобы уладить кое-что, устроить так, чтобы возможно стало жить. Простите, если я навожу на вас тоску! — вдруг сказал Самоубийца.

— Вы вовсе не наводите на меня тоску. Но что с вами? Вы боитесь чегонибудь?

— Да.

— Не хотите ли зайти?

— Спасибо.

Они зашли в комнатку Марты и уселись там; это словно успокоило его, но он не спускал глаз с окна. Он начал рассказ свой совершенно бестолково:

— Всю ночь пролежал я в лесу, — сказал он, смущенно засмеявшись. Затем он рассказал фрекен, что доктора всегда мелют чепуху, он снова убедился в этом. — О, правда, фрекен, вы столько пережили в последнее время, я прочел об этом в газетах. Сколько здесь вашей вины и сколько виноваты другие? У каждого из нас свой крест, все мы грешны, все люди, все человеки!

Она испугалась, что он, может быть, по-своему обыкновению заведет обычные разглагольствования, и спросила:

— Не правда ли, вы около месяца были в отсутствии?

— Месяц, два, не знаю. Я ведь должен был испробовать новое средство; но подумайте, годился ли я для этого! Жил там, откладывал со дня на день, не мог решиться и ничего не сделал. Значит, нельзя винить средство? — скажете вы. И в известной степени вы будете правы. Но на что же мне средство, которое я не могу применить?

— Какое это средство?

— Трость, разве я не сказал вам?

— Трость…

— Разве я не рассказывал вам о трости? Я теперь ничего не помню, совсем потерял память. Да, доктор расхваливал это новое лекарство, говорил, что оно очень действительно, хорошо излечивает. Но если ты не годишься, чтобы применить его к делу? Вы говорите, два месяца? Ну вот, ходить, значит, два месяца и не решаться и, в конце концов, уехать, ничего не сделав! Кузнец поступил по-другому! Я вам не рассказал о кузнеце?

— Нет.

— Да и нечего рассказывать, просто докторская болтовня. Что это там шевелится? Вы не заметили?

Фрекен взглянула в окно:

— Там, наверно, ничего не было. Но вот что пришло мне в голову, господин Магнус, ели вы что-нибудь, не голодны ли вы?

— Ел ли я? Нет.

Она знала, как он разборчив в еде, но все-таки пошла к Марте и попросила ее приготовить какую-нибудь деревенскую еду, что только можно. Когда она вернулась, Самоубийца рычал, как собака, и глазел в окно.

— Там у опушки леса шевелится куст, — сказал он.

Фрекен:

— Это, конечно, ветер. Чего вы боитесь? Он не ответил.

Конечно, у человека этого не все были дома, но фрекен д'Эспар не относилась равнодушно к тому, хорошо или худо он чувствовал себя; она не могла забыть, что однажды он, вместе с другим больным человеком, великодушно спас ее и известную пачку денег. Да и впоследствии много раз в тяжелые минуты оказывал ей поддержку несчастный Самоубийца.

— Вы не хотите сказать, что пугает вас, я не знаю, может быть, мы с Мартой что-нибудь посоветовали бы вам.

— Нечего рассказывать; мне следовало спрятаться, а не сидеть тут на виду. Нет. Вам тоже кажется, будто ничего нет? Ну, а представьте себе, что это она за вами гонится?

— Кто?

— Я слышал это на станции. Вчера я приехал, и начальник станции, спросив мою фамилию, сказал, что кто-то приехал с поездом и спрашивает обо мне, затем она пошла к телефону и позвонила в санаторию. Она приехала на два дня раньше меня, и все еще здесь и выслеживает меня.

— А разве вы не желали бы повидаться с нею? — тихо спросила фрекен.

— Хотел ли бы я? Конечно! — закричал Самоубийца. — Но знаете ли, о чем вы меня спрашиваете: не хочу ли я вновь погрузиться в прежнее; действительно ли я так низко пал, что у меня совсем стыда нет? Да, в этом именно и заключается вопрос. Но хочу ли я ее видеть? Да, конечно, но фрекен д'Эспар, я жду этого момента день и ночь в течение целых пятнадцати месяцев. Да, но я, видите ли, теперь уже ослабел, я ждал до того, что опустился и ни на что не могу решиться, она слишком долго тянула.

Молчание. Фрекен:

— А, может быть, вам все-таки лучше всего было бы повидаться с нею?

— Разве это не мило, — продолжал Самоубийца, — можно ли придумать чтонибудь более грубое, более нахальное? Явиться после пятнадцати месяцев молчания, не написав ни слова, не прислав поздравления к Рождеству! И явиться лично, среди белого дня, при солнечном свете, приехать на поезде!