Последняя акция Лоренца - [18]

Обед подходил к концу, когда в столовую влетел крепко сбитый голубоглазый мальчишка лет двенадцати в лыжном костюме. Весь — от пьексов до ворота красного вязаного свитера с белыми оленями на груди — он был запорошен снегом.

— Мама! Что я видел в лесу! — в восторге размахивая руками, закричал он еще от дверей, но тут же запнулся, заметив за столом незнакомого человека.

— Лео! — всплеснула руками Елизавета Аркадьевна. — Ну сколько раз я тебе говорила: нельзя так врываться в столовую...

Мальчик смутился, и Ричардсон поспешил вступиться за него.

— Не будьте так строги к сыну, госпожа Дальберг, — с улыбкой сказал он.

— Лео, — обратилась к сыну Елизавета Аркадьевна, — это мистер Энтони Ричардсон. Он приехал из Америки и будет жить у нас.

— Из настоящей Америки? — глаза мальчика стали совсем круглыми. — И вы видели живого Джо Луиса?

— Не только видел, но даже провел с ним несколько раундов. На тренировке, разумеется, — улыбаясь, подтвердил Ричардсон.

— Вы мне расскажете? — в голосе мальчика слышались надежда и волнение.

— Конечно! Могу даже показать. А ты любишь бокс?

— Мы видели этого самого Джо Луиса в кинохронике в Гельсингфорсе, — вмешался Свен Аугустович, — и с тех пор мальчик совсем сошел с ума. Все время просит, чтобы мы купили ему боксерские перчатки. Но с кем ему здесь боксировать? С медведями или Дашей, нашей горничной?

— Не надо ничего покупать. Я напишу домой, и мне пришлют все необходимое. Хочешь, я буду с тобой заниматься боксом? — последние слова уже адресовались к Дальбергу-сыну.

Мальчик смотрел на Ричардсона влюбленными глазами, от радости он, казалось, лишился дара речи и только согласно кивал.

С этого дня Энтони Ричардсон и Лео Дальберг стали неразлучными друзьями. Они вместе ходили на лыжах в лес, дрессировали Кида — шестимесячного щенка немецкой овчарки, занимались боксом. Энтони сдержал обещание и, действительно, выписал из Америки две пары перчаток, пневматическую грушу на платформе, набитый песком мешок, лапу, скакалки и прочее спортивное снаряжение. По просьбе Елизаветы Аркадьевны молодой американец охотно практиковал мальчика и в английском языке.

Дальберги не успевали удивляться работоспособности и энергии своего постояльца. Молодой гость, казалось, не знал усталости. Он не только с удовольствием возился с их сыном, но и успевал часами штудировать все русские книги, какие только можно было купить в магазинах Хельсинки, не говоря уже о привезенных с собой или принадлежащих Дальбергу.

Узнав, что в Выборге есть довольно многочисленная русская община, Ричардсон стал частенько наведываться и туда, посещал спектакли самодеятельного русского театра и даже службы в православной церкви. Дальберги были немало удивлены, когда узнали случайно, что молодой американец с интересом читает и различные советские издания, вплоть до политических и технических журналов. Это, правда, им уже не понравилось.

Во время своих продолжительных лыжных походов Ричардсон иногда так близко подходил к границе, что Дальберги даже высказали опасение, как бы он в один не столь прекрасный день не заблудился в лесу и не попал ненароком на ту сторону, к большевикам. Энтони только посмеивался и отшучивался: у него нет дел к большевикам и он постарается не попадаться на глаза русским пограничникам. С него хватит и того, что он изучает русский язык в Финляндии.

— Судя по всему, вы, Энтони, в будущем все же собираетесь вести дела в России, — сказала как-то госпожа Дальберг. — Вы так прилежно изучаете не только русский язык, но и всю жизнь Советов. Я видела у вас даже газету «Красный спорт»...

— Да, конечно, Елизавета Аркадьевна. Какой же я буду специалист по русским проблемам, если не буду знать, как и чем живут там, в Советах. Так мы скорее поймем молодую Россию, нежели, скажем, французы или англичане. Мой профессор выгонит меня из университета, если я скажу ему, что провел целую зиму близ Ленинграда, только катаясь на лыжах.

Елизавете Аркадьевне стоило больших усилий не сделать гримасу при слове «Ленинград». Она с тоской и болью до сих пор каждодневно чувствовала где-то рядом с собой присутствие родного ей Петербурга. В их семье никогда не употребляли даже слова «Петроград», не то что «Ленинград». По той же причине Дальберги упорно продолжали называть Хельсинки Гельсингфорсом, а Таллин, куда частенько по делам отправлялся Свен Аугустович, Ревелем.

«Что ж, он прав, пожалуй, этот молодой человек, — подумала Елизавета Аркадьевна. — У него ясная цель, и он не отклоняется в сторону на пути к ней. Конечно же этот Ричардсон будет хорошо знать Советы», — заключила она, уложив в логический ряд все то, чем занимался Энтони, живя у них.

Действительно, штудирование трудных русских глаголов и падежей не было единственным занятием Энтони Ричардсона, хотя он, точно, немало времени отдавал учебникам русского языка, усердно и с интересом читал вслух не только литературные произведения, но даже словари.

Елизавете Аркадьевне вспомнилось: встретив в какой-то книге слово «умопомрачительный», Энтони долго и безуспешно искал в словарях его точное значение, а, не найдя, спросил об этом ее. Она объяснила, как могла, что происходит это слово от «умопомрачения» и означает оно, кроме прямого значения, нечто необычайное, изумительное, сводящее тем самым с ума. К примеру: колье умопомрачительно дорогое, девушка умопомрачительно хороша.