Последняя Академия Элизабет Чарльстон - [5]

Я молча слушала монолог любимой некогда преподавательницы, при этом не забывая осматриваться и вспоминать родные места.

– …и вот теперь никому слова не скажи, порядки ужесточаются, а дети приезжают такие, что… – Мисс Вильсон внезапно прервала очередную пламенную речь и остановилась у двери с сильно потертой табличкой. – Ну вот и пришли, Лизи. Давай-ка свои документы, я немного помогу ускорить оформление, девочка моя. Ты такая бледная, устала с дороги?

– Да, – ответила едва слышно.

– Ах, бедняжка! Совсем измучена!

Постучав в двери, мисс Вильсон дождалась неприветливого: “Я занят!” и вошла, успев махнуть мне рукой: мол, постой здесь.

Стало смешно и приятно, как в детстве. Когда мама решала все проблемы, заботясь обо мне больше, чем о себе. Теперь мне двадцать пять, но профессор Рита Вильсон знала меня еще малюткой, и, видимо, в ее глазах это обстоятельство так и не изменилось.

– …это статья! Нарушение! …служебным положением! – доносилось из-за двери хриплым низким голосом.

– А вы скажите мне “нет”. – Спокойный холодный голос профессора даже меня заставил поежиться.

– …да идите вы!..

– Спасибо. Всего вам доброго, мистер Румпи.

Дверь распахнулась, и ко мне вышла немного раскрасневшаяся мисс Вильсон. Пригладив и без того идеальную прическу, она вернула мне документы вместе с ключами и пропуском:

– Вот и все, Лизи, – улыбнулась профессор. – Вежливость и толика напора творят чудеса. Третий этаж, восемнадцатая комната. Это очень неплохой вариант, но все же душем придется пользоваться общим на три квартиры.

– Спасибо вам! – от всего сердца поблагодарила я.

– Это меньшее, что я могу… Но обещай мне разговор, как только отдохнешь!

Я лишь улыбнулась, подзывая свои чемоданы и направляя в лестничный проход. Профессор проводила меня взглядом, но больше ни о чем не просила и не спрашивала.

И это было к лучшему, мне бы не хотелось врать и сильно вдаваться в подробности, рассказывая всем, где я пропадала столько лет. Правда никого бы не порадовала, а ложь всегда могли вычислить. Поэтому я выдумала полуправду – путешествовала по Европии в загадочном поиске самой себя, это ведь свойственно глупым и “романтичным” натурам, особенно в моем возрасте. Но сейчас, повзрослев, я решила взяться за ум и приехала доучиваться.

В подтверждение легенды в моем багаже лежало даже несколько сувениров из европейских лавок.

Я поднялась на третий этаж, нашла восемнадцатую комнату, приложила выданный магический пропуск к замку, и дверь послушно отперлась, являя передо мной квадратное помещение: метров пять на пять с тремя кроватями – две у стены, одна у окна, большой общий шкаф и не менее большой стол, ширма и зеркало.

Скромно, я бы сказала, почти по-бедняцки, но вполне в духе академического общежития. Впрочем, на роскошь никто и не рассчитывал. За пять лет скитаний я привыкла ко всякому.

Еще раз оглядев комнату, поняла, что две кровати уже заняты – у стены и у окна. На них лежали чьи-то вещи, мне же досталась средняя – стоящая между ними, будто граница двух противоборствующих сторон.

Туда я двинулась.

Весь следующий час я разбирала свои вещи, раскладывала, осматривалась, старалась обжиться. Иногда косо поглядывала на соседские кровати, пытаясь понять по лежащему набору вещей, с кем столкнула меня судьба.

У окна на подоконнике лежала стопка книг, несколько свитков, стояла чернильница. Да и сама кровать была заправлена скучным черным покрывалом идеально аккуратно, будто не человек застилал, а брауни.

А вот второе ложе кардинально отличалось от первого. Яркий плед с радужным орнаментом, розовая наволочка на подушке и вышитые гладиолусы. Даже тапочки на полу стояли необычные – на небольшом каблучке и с опушкой на носках. Похоже, соседки мне попались абсолютно разные, и мне каким-то образом придется приспособиться к ним обеим.

Я уже отводила взгляд от кровати, когда одна деталь все же заставила меня остановиться.

Рядом с подушкой у стены сидела кукла. Небольшая, всего сантиметров двадцать, самодельная. И что удивительно – мужчины.

Любопытство, погубившее кошку, подвело и меня. Не удержавшись, я подошла ближе и протянула руку к необычной вещице. От нее веяло неизвестной магией, но и опасности я не ощущала.

Осмотрев ее, пришла к единственному выводу: кукла была откровенно странной. Судя по кривым стежкам, сшитая вручную, облаченная в такой же самодельный камзольчик, желтые трусы-шорты и кожаные, безобразно сделанные сапожки. Игрушка смотрела на меня нарисованными глазками и будто просила пощады. Особенно впечатляли лошадиные зубы, выведенные на тряпичном материале слегка потертыми уже чернилами. Выдающиеся такие зубы – почти бивни! Подразумевалось, видимо, что она улыбалась, но по факту казалось, будто кукла скалится из последних сил.

– А ну положи моего Лапушку! – неожиданно раздался голос от двери. Такой громкий, что я едва до потолка не подскочила.

Обернувшись, увидела девицу, возможно, чуть младше себя, зато сразу видно – с характером. Про таких говорили “новое поколение”, потому что на старые устои они плевать хотели с высокой колокольни.

Девушка была высокой, красивой, с рыжими вьющимися волосами, распущенными по плечам, с огромными зелеными глазами и маленьким, чуть приподнятым кверху носиком. Вместо приличных платьев она предпочитала мужскую рубашку, заправленную в облегающие кожаные штаны, а те – в высокие ботфорты.