Последний звонок. Том 2 - [3]

Выйдя из здания, уточнил:

— Это все? Или предполагается еще остановка коней на скаку и вход в горящие избы?

— Все.

— Отлично. Значит, дальше действуем по моему плану.

* * *

На стоянке такси к нам подбежали сразу три выходца из очень средней Азии. Он прицельным взглядом выбрал одного — не самого горластого.

— Веди к машине.

Остальные таксисты выбор явно не одобрили, но спорить не пытались. Он вообще, кажется, не из тех, с кем захочешь спорить.

Возле машины таксист распахнул пассажирскую дверь. Он ее захлопнул, открыл заднюю. Кивнул мне:

— Садись. — Сам уселся рядом. — Аэропорт знаешь? — Это таксисту.

— Знаю аэропорт, — обрадовался тот.

— Поехали.

Таксист назвал сумму. Я мысленно пересчитала на поездки в автобусе. Месяц кататься можно. Он спокойно повторил:

— Поехали.

Таксист, похоже, офигел не меньше меня. На радостях так дал по газам, что с парковки мы вылетели торпедой. Я схватилась за подголовник впереди — мама, когда училась водить, тоже сильно газовала. А он таксиста по плечу постучал:

— Слышь, друг! Не у себя в ауле.

Тот покивал, но, похоже, не понял. Русский в таксопарках преподают так себе.

— Скорость — сбавь, — веско, раздельно приказал он. — Еще раз газанешь — я сам за руль сяду. А ты в кювете отдохнешь, башку остудишь. Понял?

Теперь таксист понял. По крайней мере, тон. Сбросил скорость, перебрался в правый ряд и дальше покатился, как примерный ученик на экзамене по вождению.

— Ну вот, — одобрил он. — Молодец! Так, теперь — к нашим баранам.

Расстегнул застежку рюкзака, извлек файлик с бумагами.

— Пора познакомиться поближе. Для справки: в нашей стране авиаперелеты несовершеннолетних разрешены только в сопровождении взрослых. Поэтому давай-ка я стану твоим дядей. Мог бы отцом, но это сложнее. А так, требуется всего два документа: мой паспорт и доверенность от твоей мамы. Вот она. — Протянул мне гербовую бумагу желтого цвета.

«Я, нижеподписавшаяся, доверяю сопровождение своей несовершеннолетней дочери…»

Число — позавчера.

Шибаева Мария Вениаминовна — от руки, маминым почерком.

Мамина подпись.

— Мама согласилась подписать эту доверенность?

Усмехнулся:

— Как говорят на Востоке, скорее Луна скатилась бы на землю… Нет, конечно. Это подделка, но для регистрации на рейс прокатит. Паспорт не забыла?

— Нет.

Я покосилась на таксиста. Тот вцепился в руль, глядя на дорогу. А он проследил за моим взглядом.

— Как думаешь, почему я выбрал его?

В ответ на пожимание плечами объяснил:

— Стоял позади других. Следовательно, в России недавно. Русского толком не знает.

Хлопнул таксиста по плечу, показал большой палец:

— Obrigado, amigo! Você é um ótimo motorista.

Тот радостно залыбился:

— Аэропорт — скоро!

— Круто, — оценила я.

Покачал головой:

— Нет. «Круто» — твое решение встретиться со мной. А это — так. Жизненный опыт, не больше.

Я снова заглянула в доверенность.

— Вас зовут Александр Иванович?

— На сегодняшний день — да. Можно просто Саша. И можно на «ты». Надо тебе как-то меня называть, не по нику же обращаться.

— А потом тоже будет «Саша» и на «ты»?

— Потом все будет по-другому. — Заглянул в глаза, доброжелательно-пристально — Волнуешься?

— Вовсе нет. С чего вы… ты взял?

Покивал.

— Что ж, на «нет» и суда нет. Старую симку выбросила?

— Конечно.

— А для чего мы на крышу лазили, расскажешь?

Я, подумав, рассказала — почему бы и нет. О том, как нашла в ВК Харона и Юлю — до сих пор не верится, что бывают на свете такие идиоты. Полиции, когда вычислят этого урода, будет чем заняться.

— Лихо закрутила, — одобрил Саша. — А мать-то не жалко? Вдруг поверит в «синих китов»? Слезы, корвалол, «скорая» — не?

— Вряд ли. Мама меня знает. То есть, испугается, конечно, но до конца все равно не поверит. Я же не такая дура, как эта «Юленька»! А пока они за ней будут бегать, я как раз успею затеряться.

Саша убрал доверенность в портфель. Откинулся назад и закрыл глаза:

— Все, больше не пристаю.

Понятливый. Не то, что Дмитрий Владимирович.

Я тоже откинулась назад. Волнуюсь? Ну… себе-то можно признаться. Волнуюсь, да. Еще как.

Я хорошо запомнила день, когда поняла, что я — другая. И что ничего с этим не сделаешь. Это — диагноз, жестокий и окончательный. Это было, когда папа ушел от мамы. То есть, правильнее так: мама разошлась с мужчиной, которого я называла папой. Все пять лет с тех пор, как научилась говорить.

Говорить я начала в три с половиной года. До того пыталась общаться с мамой и папой мысленно, но они почему-то не понимали. Оказывается, для общения людям надо открывать рот, напрягать горло и ворочать языком. Мне это казалось страшно неудобным, и я так не делала. Когда стала постарше, поняла, что мама меня не понимает и очень из-за этого расстраивается.

Мы вернулись от врача, с диагнозом «задержка в развитии». Мама тогда в первый раз напилась. Потом она долго разговаривала с человеком, которого я считала папой. Не помню сейчас, о чем я подумала, заглядывая на кухню, но поняла, что эту великую глупость — речь — нужно срочно осваивать.

Я проговорила про себя фразы. Подошла к маме и сказала:

— Не плачь. Я буду разговаривать лучше всех в садике. — Слова произносились плохо, сейчас я понимаю: из-за того, что лицевые мышцы еще не «умели» говорить.