Последний загул - [43]

По дороге к кафе «Паритет», в те немногие минуты, когда можно было ослабить внимание, отданное большей частью управлению машиной, движущейся в массе транспорта по мокрому и скользкому асфальту, я почему-то больше всего думала о заряде слезоточивого газа, находящемся с вечера в патроннике пистолета, и о том, что вытворяет такой заряд с самочувствием человека.

«Закрыто», — такой табличкой за стеклянной дверью встретило меня кафе «Паритет». Понятно. Рано. Заведения подобного ранга открываются не раньше двенадцати.

Нисколько не смущаясь этим обстоятельством, я толкнула незапертую дверь, вошла и осмотрелась. Блестящий чистотою пол, три ряда столиков, покрытых прозрачными клеенками поверх белых скатертей, на стенах — чеканные, темной меди панно, за которыми, с глаз долой, упрятаны светильники, включенные сейчас по случаю уличных непогодных сумерек.

— К Екатерине Дмитриевне Гореловой, — сказала я появившемуся в проходе между столами официанту в белой форменной курточке и с надменно-вежливым выражением лица.

— Простите, фамилия ваша?.. — Задавая вопрос, он склонил голову набок.

— Иванова.

В лице его надменности сделалось меньше, чем вежливости, и, приглашающе кивнув, он провел меня к двери в дальней стене, постучал, открыл и отступил в сторону. Входя, я глянула на его ноги, на начищенные до зеркального блеска тупоносые туфли. А я-то думала, что порхать с такой легкостью можно лишь в тонких войлочных тапочках.

— Татьяна Александровна!

От единственного здесь столика, стоящего у наполовину заштореного окна, навстречу мне поднялась полная дама, одетая в темное платье и расстегнутую пушистую кофту.

— Екатерина Дмитриевна?

— Раздевайтесь, прошу вас.

Горелова указала мне на вешалку, стоящую в углу небольшой комнаты, пол которой, во всю ширину, был застелен красным паласом, делающим бесшумными шаги человека любой комплекции.

Подошла Валентина, на правах хозяйки приняла от меня плащ.

Стол был накрыт на троих: небольшие тарелки, прикрытые салфетками, бокалы, белое сухое вино, виноград, фрукты, икра, хлеб, масло и ваза с шоколадом, плитки которого были освобождены от упаковки и разложены веером по ее окружности.

Строгое изобилие — так я охарактеризовала это зрелище.

— Нам надо обязательно пригубить вина, — сказала Екатерина Дмитриевна. — Выпить за обоюдное желание говорить и договариваться.

— И за способность находить компромисс в острых моментах, — добавила Валентина. Екатерина Дмитриевна, взявшаяся за наполнение бокалов, посмотрела на нее с укоризной.

— Как вы, молодежь, бываете порой излишне прямолинейны! — покачала она головой, поднимая бокал.

Тостов было произнесено аж целых два, и я, не чинясь, попробовала, чем это они меня поят. Чем — не поняла, не такой уж я большой специалист по части спиртного, но изысканность напитка определила сразу.

— Прямолинейность — неплохое качество, особенно когда сходятся вместе, — я обвела глазами Гореловых, — люди, благополучие которых зависит друг от друга.

Они переглянулись, и Валентина открыла было рот, но продолжила я:

— Да, Екатерина Дмитриевна, вы были правы, сейчас я работаю на Рогова. Желание его вам известно — переместить долю Валерия из капитала «Фавора» на счета своей фирмы. Рогову известно, что без вашего доброго на то согласия эта операция вряд ли возможна. Нам всем известно, что доброго вашего согласия на такую операцию не может быть в принципе. И, наконец, мне известно, что в силу некоторых обстоятельств, к которым вы, Екатерина Дмитриевна, — я чуть ли не поклонилась ей, вдохновленная своей речью, — и ты, Валентина, — я кивнула в ее сторону, — имеете самое непосредственное отношение, вашего согласия на перемещение капитала Валерия добиться все-таки можно.

Я смолкла. Молчали и они, глядя в свои тарелки. Ну, дожидаться вашего ответа я не буду.

— Чтобы быть действительно прямолинейной, скажу, что эти обстоятельства имеют непосредственное отношение к смертям Галины Шведовой, Владимира Богомолова и, конечно, самого Валерия Рогова.

— Вот так вот прямо всех трех? — криво улыбнулась Валентина, и я в ответ медленно наклонила голову.

— Да. Даже Богомолова.

— Погоди, дочка.

Екатерина Дмитриевна, серьезная до предела, водила пальцем по краю своего бокала.

— Не торопись. Еще не все досказано. Предпосылки были, обстоятельства были. Теперь поведайте о целях, Татьяна Александровна, хоть они и очевидны.

Я вздохнула и вспомнила о сигаретах, оставшихся в сумочке.

— Да, они очевидны, — согласилась я спокойно и устало. — Шантажируя вас вашей причастностью к смерти каждого из трех названных мной людей, добиться-таки перемещения денег Валерия на счет фирмы Рогова-старшего. Ни больше ни меньше. Вы будете возмущаться?

— Нет, — покачала головой Екатерина Дмитриевна. — Возмущаться в этом случае и бессмысленно, и… непродуктивно, что ли?

— Безрезультатно, — не совсем точно поправила ее Валентина. — Пусть возмущается Семен Геннадьевич, ему это нравится. Здорово, Татьяна! — восхитилась она. — Вчерашним вечером мы поставили Рогову одну шишку, а вы сегодня в ответ ставите нам целых три. Но имейте в виду, мы намерены защищаться. Выпьем за это?