В этот момент Джона посетило странное ощущение утраты связи с реальностью. Он всё понимал и осязал, но не мог никуда сдвинуться, не был в состоянии крикнуть. И не мог оторвать свой расфокусировавшийся взгляд от тех тёмных пятен, убегающих вдаль по полю. Джон, сдвинув брови и нахмурив лоб, насилу посмотрел невидящими глазами на перила, где у него лежал листок с карандашом. Окоченевшие пальцы, сами не понимая, что делают, медленно взяли карандаш. На бумаге строчка за строчкой стали появляться корявые, словно с болью написанные строки. Они кричали, потому что сам Джон уже не мог говорить. Они разжигали пламя, потому что Джон уже сжёг весь свой запас… Они…
Лопата споткнулась о мёрзлую почву
Бумажный голубь погряз во вселенском водовороте
В тихом омуте замечательных и атмосферных явлений
Огромное солнце застыло у края горизонта
Убегающий след от салазок на мартовском насте
Еловые ветви сдирали кожу
Корни плелись вокруг ног
Навсегда заточённый в бескрайних кладовых солнца
Погребённый где-то под Копями царя Соломона
Наследный владелец несметных богатств
Король государства из одного человека
Затерявшийся среди апрельских снегов невостребованной реальности
Майские ветры взрывали лицо…
В таком состоянии Эмили, забеспокоившаяся долгим отсутствием друга, и нашла Джона. Он всё смотрел в никуда расширившимися зрачками; от заходящего солнца на видимой поверхности земли к этому времени осталась уже небольшая светлая полоска, а всё небо вокруг было залито кроваво-красным заревом.
— Что с тобой, Джон? Какой ужас, ты не замёрз? — запричитала Эмили, растирая руками совершенно холодные джоновы ладони.
Джон несколько раз пытался раскрыть рот, губы его дёрнулись, но он так ничего и не вымолвил.
— Пойдём скорее вниз, там чай горячий, — участливо проговорила Эмили и увела впавшего в транс друга вниз, прихватив и его листок с накарябанными на нём откровениями. У камина Джон потихоньку отогрелся и с благодарностью взглянул на Эмили. Та лишь улыбнулась ему несколько укоризненно, вложив в мимику лица известную долю нравоучений.
* * *
Сложно сказать, прошёл ли день с той поры, или неделя, но какая-то часть вечности определённо утекла в кладовые пространства. Над городом висела беспокойная ночь. Джон ворочался, ненадолго проваливаясь в едва колышимое видениями забытьё, которое вскоре вдребезги разбивалось о скалы реальности. Тогда Джон открывал глаза, таращился на притихшее пламя в камине, вставал и подбрасывал туда поленья. Под тёплой шкурой рядом тихонько посапывала Эмили.
Сон никак не возвращался, и Джон выбрался на балкон покурить. В этот глухой ночной час было ни зги не видать. Но пахло на улице как-то особенно; и совсем не похоже на студёный воздух, обычно вбираемый лёгкими, привычно отдающимися слабым покалыванием. Он пах чем-то другим. И совсем не обжигал внутри. Было в нём какое-то пронзительное, но давно забытое настроение, ощущение чего-то, давно утерянного. Джон докурил и пошёл спать, глаза слипались, мысли путались.
— Что же могло так пахнуть? — наконец засыпая, спросил себя Джон. — Что-то промозглое, сырое… Будто ветерок приносит в лицо ощущение тёплых капель далёкого ещё грозового облака. Джон ухнул в черноту и до утра больше не видел никаких картинок.
Но вот рассвело, и останки уходящей ночи мягко подхватили сознание Джона. Они понесли его над белыми равнинами безмолвия; прокатили над темнеющим следом полозьев и мягко вкатили в заспанный бездыханный лес; кружась над верхушками древ, Джон терял скорость, круг за кругом снижался и всё силился что-то различить на однообразной сыпучей поверхности. Она напоминала густой мазок акварели в школьном альбоме по рисованию. Удивительно, но можно было даже потрогать эту шероховатость, и ощущение снега пропадало; казалось, вся земля была покрыта этой альбомной бумагой… Падая, Джон сломал большую еловую ветвь и провалился вместе с ней в глубину, пробив со странным скрежетом ноздреватую, невыносимо белую акварельную бумагу; ещё секунда, и он станет тонуть в многометровом слое снега, беспомощно пытаясь в крике разлепить навсегда слипшиеся заиндевелые губы, и снег, убаюкивая, примет его в своё бездонное лоно безвозвратно и совершенно безвозмездно…
Но вот в стекающем по стенкам чертогов восприятия остатке сна уже городская площадь, и он один стоит в центре. Невыносимая пустота и близость конца давят и сковывают его уже физически, не дают свободно вздохнуть. В глубине черепа под сводами полушарий начинает нарастать многоголосый гул, который переходит в страшный треск рушащейся крыши. Устремляются вниз жестяные листы, ломаные доски, куски арматуры. Джон переводит взгляд вверх, и за миг до того, как прорвавшаяся, наконец, снежная лавина накрывает его, он видит кусочек голубого неба.
— А-а-а-а-а! — закричал он и, дёрнувшись, разлепил глаза.
— Что такое? — мгновенно проснулась и Эмили, с испугу сразу отбросив шкуру.
Джон диковато озирался, приходя в себя. Пламя в камине, никем не поддерживаемое, подъев все оставленные хозяевами припасы, ушло на покой. Но было тепло и совсем не душно. Ребята посмотрели в сторону балкона.
