Последний владыка - [45]

«Шаиста». Всего одно слово, написанное его рукой, заставило Тревера на некоторое время перестать думать обо всем остальном. «Шаиста» — и дата, та самая, когда он покинул Олабар, а очнулся уже в лесу. В висках запульсировало, он почувствовал внезапное непреодолимое волнение. С какой стати он написал это слово в тот роковой день? Как оно могло быть связано с некоей назначенной (им? ему?) встречей, о которой он обмолвился Фрэнку?

Пережившее века выражение «Ищите женщину»… почему же он ни разу, думая о загадочном Охотнике, даже не предположил, что тот может оказаться… Охотницей?!

Что и говорить, Тревер отнюдь не принадлежал к счастливой когорте бесконфликтных людей — так что по всей Галактике врагов у него было не счесть. И практически любой из них едва ли упустил бы возможность при удобном случае припомнить Треверу кое — какие детали их столкновений. Тем более на Меркурии, где он успел изрядно наследить во всех поясах.

Но даже среди людей, которые имеют массу оснований тебя ненавидеть, есть категория самых злопамятных и непримиримых — и они едва ли успокоятся, пока не испустят последний вздох. Отвергнутые женщины.

Шаиста. Причем, она являлась не просто «одной из многих». Когда‑то, очень давно, Тревер имел несчастье жениться на ней. Он тогда был очень молод, беден и очень глуп — сплошной ветер что в голове, что в карманах, а многие его действия диктовались не разумом, но органами, расположенными несколько ниже, чем голова. И красавица Дебора сумела этим воспользоваться.

Ну да, Дебора. Не Шаиста, появившаяся чуть позже. Итак, по порядку.

Имя Деборы делла Вильяфранка (от одного имени можно сойти с ума!) гремело по всему Меркурию. Великая, несравненная, королева сцены, ее чарующий голос, растиражированный во множестве записей, звучал повсюду. Несмотря на отнюдь не юный возраст, она была фантастически, сногсшибательно красива… и далека от Тревера, как созвездие Лебедя от Солнечной системы. Тем не менее, судьба скроила одну из своих гримас, и юный Тревер, как уже говорилось, безвестный нищий парень семнадцати лет от роду, познакомился с этой живой легендой лично и так, что ближе некуда.

Тогда Тревер был страстно увлечен древними единоборствами и даже участвовал в состязаниях наравне со взрослыми мужчинами. Причем, он старался никогда не пользоваться всяческими хитроумными электронными приспособлениями — мощное защитное поле превращало бой в своего рода шахматную партию. Нет, его влекли только те виды состязаний, где подобные штучки не были приняты, а боец выходил на ринг, вооруженный лишь собственной ловкостью, гибкостью и физической мощью. К глубокому сожалению Тревера, в его возрастной категории такие бои были запрещены, но он обошел закон и постарался «вписаться» в систему полулегальных соревнований, где не имели никакого значения ни возраст, ни вес. Помимо прочего, это давало возможность подзаработать — если тебя не убьют на ринге, конечно. Но тут уж будешь виноват только сам.

Он работал в стиле киу — кушинкай и к своим семнадцати годам был обладателем зеленого пояса, хотя иногда для солидности врал, что черного. Впрочем, бьют, как известно, не по поясу, а по ребрам, так что — какая разница!

В тот день он в очередной раз явился в «Голубой дракон», двухэтажный особняк, по фасаду которого извивалось неоновое чудовище, в чьей разинутой пасти жадно метался красный язык. А внутри, в зале, из мощных звуковых колонок лился изнывающий женский голос под аккомпанемент тамтамов, по стенам метались гигантские тени — две девушки на помосте изображали лесбийскую любовь. Тревер прошел мимо них в раздевалку. Бой шел третьим номером — сразу после стриптиза; времени оставалось немного, но достаточно, чтобы размяться и потуже перебинтовать кисти.

Внезапно дверь распахнулась, и на пороге возник соперник Тревера, лет на восемь старше и заметно мощнее него. Тревер никогда не встречался с ним на помосте, но человека этого знал — Троглодит Ронни, противник весьма опасный. И вдруг пришла свобода — неукротимая радостная мощь наполнила тренированные мускулы, он быстро погружался в себя, захлопывая все створки, точно устрица, чтобы ни страх, ни сомнения не коснулись души.

Он вышел на ринг, и все завертелось — скрещивались их руки и ноги, раскаленный воздух обжигал легкие, и капли вражеского пота, попав на кожу, казалось, хотели проесть ее. Ронни без устали наслаивал атаку за атакой, но Тревер не спешил отвечать, стараясь измотать противника.

В зале нарастало напряжение, словно некое поднимавшееся на задние лапы чудовище.

Тревер мельком бросил взгляд за канаты, и этого мига было довольно, чтобы пропустить подсечку. Его будто смахнули с пола, и он грохнулся на спину, с ужасом ощущая свою полную беззащитность. А таранный удар на добивание он наблюдал, как в страшном сне — очень медленно и неотвратимо. Сейчас кулак Ронни впечатает его голову в помост… Тревер перекатился, вскочил и с лету ударил пяткой снизу вверх, в подбородок. Ронни вскрикнул и пошатнулся. Тревер очень близко увидел его недоуменные, «пьяные» глаза и повторил удар.

Троглодит ухватился за канат, но не удержался и опустился на колени, задумчиво глядя в пол… А чудище за рингом уже стояло в полный рост, многоголосо требуя добить противника. Но штормовая волна ярости уже пронеслась. Тревер махнул рукой и, пошатываясь, сошел с помоста, направляясь в раздевалку — смыть свою и чужую кровь.