Последний вервольф - [106]

Охотник выскочил из-за фургона и прицелился в Джейка. Но тот уже был на ногах: один прыжок — и он порвал Охотнику глотку.

В фургоне повсюду валялись клочья разорванной одежды. Мне наконец удалось оторвать наручники от прутьев. Левый наручник лопнул. Правый врезался в мясо на несколько сантиметров и вызывал жуткую боль. Несмотря на это, меня переполняла бешеная радость. Джейк уже стоял у клетки и держался за прутья. Хотя у него в голове был кавардак из «беременна не может быть Клоке дротик из-за любви но это невозможно боже пусть она все-таки», я постаралась мысленно передать, что меня можно вызволить только с помощью руки Охотника — и почувствовала его понимание и животное наслаждение, с которым он выдрал эту руку прямо из сустава. Затем он приложил ее к панели, устройство пропищало, опять что-то пшикнуло, и дверь открылась.

Я упала в его объятия. Мы оба уже не могли говорить, но теперь нам и не нужны были слова: наши мысли слились воедино, волчьи тела были на свободе, и с нами было призрачное мерцание новой маленькой жизни (или мне так казалось?) в моей утробе. Нас переполняло счастье, мы чувствовали нашу общую природу, одна кровь текла в наших жилах, мы были одинаковыми и вместе. В эту секунду мир был идеален.

Если бы только я не закрыла глаза.

Если.

Джейк уже написал все о если, то.

Я стояла, закрыв глаза, и хотела, чтобы этот момент длился вечно, вечно чувствовать вокруг себя его горячие руки и биение его сердца рядом с моим. Я ничего не видела, но вдруг услышала глухой щелчок взведенного курка, а потом — мне показалось, что прошла целая вечность, — выстрел.

60

Все еще обнимая его, я открыла глаза. Через плечо Джейка я увидела, как Грейнер отчаянно пытается удержать пистолет для второго выстрела. Я медленно приподняла Джейка и повернулась спиной к его убийце. Я думала: пристрели заодно и меня, раз не осталось ничего, что мне дорого.

Нет, мой ангел. Ведь есть ребенок.

Я взглянула на него. Серебро пожирало его жизнь, как пожар — лес. Смерть забирала с ним и часть меня. Наручник на левом запястье наконец треснул. Нас обоих залила кровь.

Живи, — передал он мне мысленно. — Бога нет, и жить — это его единственная заповедь.

Хорошо.

Обещай мне.

Обещаю. Не покидай меня.

Из-за черных деревьев показалась верхушка луны. Облака рассеялись. Сумерки сгущались.

Второго выстрела не последовало.

* * *

Трудно сказать, сколько времени я пробыла посреди этого маленького залитого кровью поля брани, рядом с его холодеющем телом. Луна стояла уже высоко, когда я опомнилась, встала и нежно уложила его на землю. Внутренний голос бесконечно повторял без выражения: «Его нет, его больше нет, его нет». Ничто не нарушало тишину. Даже ручей, казалось, затих. Воздух стал свежее. Бронированный фургон, мертвые тела, деревья — все вдруг увиделось мне с такой ясностью, словно кто-то расставил их специально, вдохнув в них скрытый смысл.

Время шло, а я стояла, как завороженная. Наконец в голове стали возникать вопросы: что будет с телом Джейка, когда скроется луна? Его труп не трансформируется обратно? Было целых три трупа, с которыми нужно было что-то делать. Но что? Где Клоке? Если я правда беременна, что будет, если роды начнутся во время Проклятия? И как тогда будет выглядеть мой ребенок?

Меня занимали эти вопросы, да, но помимо них я все это время подсознательно помнила, что нужно сделать прежде всего. Утолить голод.

Ко мне вернулось ясное понимание, как, бывает, возвращается слух, если вытряхнуть из ушей воду. Ветерок качал листья. От ручья пахло сырыми камнями. Кончики пальцев покалывало. Я только сейчас полностью осознала, что уже несколько часов как обратилась. И моего носа коснулся человеческий запах.

Я забралась в фургон.

Поулсом был чуть живой от ужаса. Я содрала скотч с его рта, случайно оторвав кусочек губы. Через пару секунд боль разгорелась, и он завизжал, как резаный. Я медленно обхватила его горло правой рукой (запястье все еще кровоточило) и сжала так, чтобы он понял: пора замолчать. Затем посмотрела вниз и указала пальцем на свой живот.

Было видно, как он судорожно размышляет, что могло бы его спасти — ложь или правда. Я даже удивилась, что он еще способен мыслить стратегически. Наконец, видимо, из соображений, что в конце концов правда все равно восторжествует, он кивнул и прохрипел: «Да. Беременна».

Нет, мой ангел. Ведь есть ребенок. Живи. Обещай мне.

Что ж. Я обещала.

61

Когда я покончила с Поулсомом, была глубокая ночь.

Я ела быстро, но успела прочувствовать весь спектр ощущений: жадность, ярость, утрату, замешательство.

А еще я чувствовала что-то вроде упрямой, но совершенно неисполнимой надежды. Я вдруг представила, как держу своего ребенка за руку и показываю белого медведя в зоопарке Центрального парка. Это было моим самым первым воспоминанием, и мне так захотелось дать ему шанс тоже увидеть это.

С телами я ничего сделать не могла — даже с телом бедного Джейка. Но раз я собиралась уйти, надо было делать это сейчас. Я была одиноким чудовищем посреди Уэльса. Даже если я успешно трансформируюсь обратно, у меня нет ни денег, ни документов, ни одежды, ни безопасного места, куда бы я могла пойти. Я подумала об отце, о ресторанах, о Расторопной Элис и своей квартире. Как приятно было бы сейчас оказаться там, валяться в одних трусах на диване с чашкой кофе и листать журнал. А затем я подумала, как мало у меня шансов увидеть их еще раз или хотя бы пережить следующие двадцать четыре часа.