Последний в семье - [33]

Борех был счастлив. Он не осознавал, что происходит с Соркой, а замечал лишь, что та стала задумчивее и оставила свои детские выходки. Борех чувствовал себя аистом, который увивается вокруг гнезда, выстилает его коноплей, утепляет и наводит уют для самки. Каждый раз, возвращаясь из города, он привозил Сорке украшение, кусок шелка или бархата. Она благодарила за подарки и откладывала их, не меряя. Сорка начала полнеть и читала запоем.

С наступлением первых морозов Сорке наскучило сидеть дома. Она заметила свою полноту и, хоть это и придавало ей дополнительную прелесть, забросила книги, будто они были во всем виноваты, отыскала старую меховую шубку, каракулевую шапку и сказала Бореху:

— Будь так добр, найди мне коньки!

— Завтра крестьяне как раз зальют проруби. — Борех утешился этой мыслью.

— Все, кто умеют, катаются. — Сорка схватила Бореха за руку и подвела к окну. — Смотри!

Насколько хватало глаз, Висла была расчищена. Лед сверкал на солнце зеленым и синим, искрился бриллиантовыми звездочками, сливавшимися в слепящее зеркало. Издали были видны катающиеся люди, качавшиеся, как тени, из стороны в сторону. Сорка оживилась, нашла коньки и рассердилась:

— Ну Борех, ничего-то ты не умеешь! Приятнее кататься с мужем, чем одной!

— Если хочешь, я научусь, — виновато оправдывался Борех.

— Начинается!

Сорка схватила его под руку, вывела из дома и побежала по узкой дорожке, по обеим сторонам которой сверкали сугробы, слепя глаза своей белизной.

Борех помог ей надеть коньки, расстроенный, что не умеет кататься, и попросил:

— Смотри, Сорка, будь осторожна, следи, чтобы не упасть в прорубь.

Сорка не ответила, вскочила, помахала Бореху рукой и стала нарезать круги, балансируя на льду. Борех смотрел ей вслед, счастливый, что она принадлежит ему. Сорка удалялась все дальше и дальше, становилась все меньше и меньше, пока совсем не исчезла. Борех подождал немного и, видя, что Сорка не возвращается, отправился вдоль Вислы. Чем дольше он утешал себя, что ничего не случилось, тем больше его охватывал страх. Борех бежал, ощущая, как тысячи мыслей переполняют его голову, и укорял себя, что девушку нельзя было оставлять одну на льду. Он вспомнил о Соркиной матери, бросившейся в воду, и покрылся холодным потом. Борех наткнулся на прорубь, увидел пар над водой, словно она была горячей, опустил туда руку и вздрогнул. Вода обжигала. Если кому попадется на пути прорубь, он точно провалится в нее с головой, и даже следа от него не останется. Внезапно у Бореха сжалось сердце: зачем он отпустил Сорку? Быть может, сейчас она где-нибудь в проруби борется за жизнь, хватается за кромку ломкого льда и снова падает в воду. Он напряг слух, уверенный, что слышит стон, и, заламывая руки, побежал вдоль Вислы, не подозревая, что уже давно оставил Сорку позади.

Сорка стояла у островка в пойме реки и разговаривала с сестрой Владека, вышедшей ей навстречу.

— Вам не страшно кататься одной? — остановила Сорку сестра Владека. — Вокруг проруби лед легко ломается, это опасно!

— А вам не страшно? — взглянула на нее Сорка.

— Я не одна катаюсь. Владек тоже здесь.

— Да? Он дома? Я думала, он в Варшаве.

— Он приехал на Новый год. — Девушка встряхнула ногой, снимая конек, и продолжила: — Он уже окончил учебу и, может быть, поедет в Петербург, хотя отец предпочел бы, чтобы он учился в Германии. Там медицину ценят больше, чем у нас. А Владек не хочет становиться врачом, предпочитает быть юристом.

Сестра оглянулась в поисках брата и показала пальцем:

— Видите, он стоит там с Кроненбергом.

— С кем?

— Вы не слышали о Кроненберге?

— Слышала!

— Да, интересный человек! Я боюсь за него. Говорят, он не верит в Бога, ни во что не верит! Вы знаете, в двадцать лет он сбежал вместе со своей племянницей, ее звали Региной, и жил с ней так, без свадьбы. Говорят, Регина сама убирала дом и работала на фабрике, а ведь такая богатая! Она была красавицей! И так его любила, что забыла отца, мать, всех, лишь бы жить и голодать вместе с ним. А потом, рассказывают, он послал ее стрелять в губернатора, и она пошла. Понимаете, что он за человек? Еще говорят, что теперь она в Сибири. Знали бы вы, из какой богатой семьи она была!

Во время разговора подъехал Владек в тужурке нараспашку и студенческой кепке. Он держался заносчиво, все в нем словно говорило: расступитесь, студент идет! За ним подъехал бритый мужчина лет тридцати, выглядевший как англичанин, и искоса взглянул на Сорку.

Владек элегантно развернулся, опустил кепку до самого льда и, как ни в чем не бывало, поприветствовал Сорку:

— Как поживаете, мадам? — Не дожидаясь ответа, он представил ее своему спутнику: — Знакомьтесь: мадам Кленец — Кроненберг.

Незнакомец слегка дотронулся до Соркиной руки, едва пожав ее, и она еще долго ощущала прикосновение его теплых сухих пальцев. Сорка много слышала о Кроненберге от отца и знала, что он был примерным мальчиком, учился, окончил гимназию, а после студенческой жизни в Варшаве вернулся домой другим человеком. Собрал крестьян и объявил им, что земля, которую они обрабатывают для его отца, принадлежит им, и тому подобные вещи. Сначала все полагали, что это шутка. Он молодой человек, ему неймется. Но вскоре заметили, что он не молится, выказывает недовольство русским царем и выше всех ставит крестьян. Родители так стыдились его, что благодарили Бога, когда каникулы закончились и он уехал обратно. Затем Кроненберг исчез. Какие несчастья вынесли из-за него родители! Полиция разыскивала молодого Кроненберга и регулярно наведывалась в имение. Они уверяли, что тот поднимает восстание против царя, его арестуют и разрежут на кусочки. Публично, то есть на людях, родители вовсе отреклись от сына, но тайно продолжали отправлять ему посыльных с деньгами, чтобы тот уехал за границу. Сын и слышать об этом не хотел, пока его не схватили в российской глубинке. Кроненберга посадили в острог, и никто не знал, где он сгинул. Отец продал пол-имения, и через несколько лет мытарств сына выпустили. Дома все избегали Кроненберга, из страха позволяли ему делать все, что тот захочет, а слуги распустили слух, будто молодой пан убил губернатора.