Последний танец - [30]

– Это без разницы. Она не хочет вас видеть, – презрительно бросил он.

Но Китти не так-то легко было смутить. В конце концов, по возрасту он вполне мог бы быть ее младшим братом.

– Понимаю, Хизер сейчас нелегко, – сказала она. – Но если бы я объяснила ей все…

– Не надо нам ничего объяснять, – грубовато перебил ее Шон.

Он вышел из темноты на слабо освещенную тропинку, ведущую к дому, как и прошлый раз одетый в потрепанные джинсы и свитер с закатанными рукавами. На руках – следы древесной смолы, волосы влажные – должно быть, Шон только что принял душ.

– Можно, я зайду к вам на минутку? Мне что-то нехорошо, – пробормотала Китти, внезапно почувствовав ужасную слабость. Казалось, она вот-вот упадет.

Его темные глаза окинули ее настороженным взглядом – он, вероятно, считал, что Китти притворяется с какой-то целью. Но наверное, вид у нее и впрямь был неважный, поскольку Шон угрюмо кивнул и сделал ей знак следовать за ним.

Китти прошла по дорожке, посыпанной гравием, в дальний угол двора. Высокий деревянный забор почти скрывал от глаз автостраду, пролегавшую сразу за домом, но не спасал от яркого света фар проносящихся мимо автомобилей и рева двигателей.

Справа, почти у самого забора, стоял небольшой домик, который Китти поначалу приняла за сарайчик. Шон направился к нему, и Китти поняла, что это его жилище. «Ну да, он ведь уже не ребенок, – подумала она. – И дома-то Шон живет только ради Хизер и больного отца».

– Раньше тут жил художник, а это была его мастерская, – пояснил Шон, слегка усмехнувшись и словно удивляясь, что творческий человек мог обитать в такой дыре. – Кухни нет, зато есть водопроводный кран и туалет.

Над входом на веревке висел тибетский колокольчик, и перезвон его латунных трубочек приветствовал гостью.

Комната, в которую вошла Китти, была на удивление уютной: на полу лежал двуспальный матрас, с высокой табуретки свешивались побеги филодендрона, на стене висели одежда и несколько полок, уставленных потрепанными томиками в бумажных обложках.

Она взглянула наверх и застыла как завороженная. Над головой сияли звезды и месяц – крыша бывшей мастерской была застеклена.

Шон проследил за ее взглядом и с гордостью заметил:

– Да, я сплю под открытым небом, и мне не нужен будильник.

Сквозь жалюзи на окнах пробивался свет фар автомобилей, низкий рокот моторов то нарастал, то затихал вдалеке. Но Китти этого не замечала. Она стояла, запрокинув голову к потолку и любуясь звездами на бархатном небе.

Внезапно пол покачнулся у нее под ногами, как палуба корабля, комната почему-то накренилась набок, Китти рухнула на матрас, больно ударившись локтем о ножку стола, и слабо вскрикнула от боли. Все поплыло у нее перед глазами, в ушах зашумело.

Очнувшись, она увидела перед собой встревоженное лицо Шона. Он склонился над Китти, напряженно буравя ее черными глазами.

– Эй, как вы?

– Не знаю… Все произошло так внезапно… – Она снова закрыла глаза от слабости.

– Когда вы ели в последний раз?

– Не помню.

Шон шагнул к маленькому холодильнику в углу комнаты, вынул оттуда банку кока-колы и протянул ее Китти.

– Выпейте. – Он понимающе улыбнулся. – Поверьте, вам сразу полегчает.

Странно, но Китти и в самом деле поверила ему. Приподнявшись, она отпила глоток. Кока-кола вообще ей не нравилась, но сейчас показалась божественным напитком. Судя по всему, Китти не только проголодалась, но и мучилась от жажды. Что подумает о ней Шон? Если она толком не может позаботиться о самой себе, как ей можно доверить ребенка?

– Вы правы, мне не следовало приезжать, – произнесла она.

– Не извиняйтесь, – буркнул Шон. – В том, что случилось, вы не виноваты.

– Отец погиб, мать в тюрьме, и я ни в чем не виновата. – Китти нервно засмеялась.

Шон уселся на матрасе напротив нее, скрестив ноги. В полумраке комнаты взгляд его казался совершенно непроницаемым.

– Послушайте, я тогда вел себя как осел, – смущенно начал он. – По правде сказать, я против вас ничего не имею. Вы симпатичная, и наверняка из вас получится хорошая мама. Но нам тут и так не сладко живется – неприятностей и без того хватает. А ваша семья, простите за резкость, попала в серьезный переплет.

Шон вовсе не хотел унизить или оскорбить ее – просто говорил со свойственной ему жесткой прямотой. Видно, он не испытывал жалости ни к ней, ни к кому-либо другому. Еще до того как отец был признан недееспособным, Шон взял на себя все заботы по хозяйству и опекал младшую сестренку. «Он рассуждает как умудренный опытом человек», – подумала Китти.

Голова ее мало-помалу прояснилась, и комната перестала раскачиваться. Китти слабо улыбнулась.

– Помню, в вашем возрасте я тоже считала, будто знаю, что такое несчастье. Но только сейчас поняла, что такое настоящая беда.

Шон язвительно усмехнулся:

– Послушать вас, так вам лет сто. А вы немногим старше меня.

– Наверное. – Он смотрел на нее в упор, и Китти ощутила странную неловкость. – А сколько вам лет?

– В следующем месяце исполнится двадцать пять. «Зачем мы обсуждаем возраст? – с тревогой подумала она. – Все дело в том, как он смотрит на меня», – ответила себе Китти. От откровенно оценивающего, напряженного взгляда у нее мурашки побежали по спине.