Последний тамплиер - [96]

— Это основатели Церкви выбрали эти слова! — гневно вскричал Рейли. — Смысл веры в том, чтобы помочь нам понять, зачем мы живем, разве не так? Как же нам разобраться, если мы начинаем с ложной предпосылки? Эта ложь исказила всю нашу жизнь!

Бруньоне тяжело вздохнул и согласно кивнул головой.

— Может быть, это так. Может быть, если бы все начиналось сейчас, а не две тысячи лет назад, мы бы поступили иначе. Но мы не начинаем — мы должны сохранить то, что существовало прежде нас и было нам вверено; поступить иначе значило бы уничтожить себя и, боюсь, заодно с собой весь наш хрупкий мир.

Взгляд его уже не был направлен на Рейли, а устремился куда-то вдаль и, казалось, то, что он видит, причиняет ему физическую боль.

— С самого начала мы были вынуждены обороняться. Наверно, в нашем положении это естественно, но нам становится все труднее и труднее… Современная наука и философия не слишком поддерживают религию. И отчасти мы сами виноваты. С тех пор как Константин, подхватив нашу веру, так удачно обратил ее в свою пользу, слишком много было раскола и диспутов. Слишком много споров из-за мелких расхождений в догме, слишком много отступников и фальшивомонетчиков, слишком много алчности. Первоначальная мысль Христа извращалась гордецами и изуверами, забывалась ради мелкого соперничества, подавлялась твердолобыми фанатиками. И мы продолжаем совершать ошибки, которые вредят нам самим. Избегаем откровенного разговора с людьми. Терпим позорное насилие, ужасающие преступления против невинных, даже втайне покрываем их. Мы были слишком медлительны, чтобы идти в ногу с нашим быстро меняющимся миром, и настало время, когда мы стали уязвимы, как никогда. Нам снова угрожают, как угрожали девятьсот лет назад. Но за это время здание, которое мы возводили, выросло сверх всякой меры, и падение его приведет к катастрофе.

— Может быть, если бы мы сегодня зачинали Церковь историей Иешуа из Назарета, — добавил Бруньоне, — может быть, мы могли бы все сделать иначе. Смогли бы обойтись без догматической путаницы и сделать все гораздо проще. Вот ислам. Всего через семьсот лет после распятия они сумели избавиться от этого. Появился человек, который сказал: «Нет бога, кроме Бога, и я — пророк его». Не мессия, не сын Божий — просто посланец Бога. И все. Этого оказалось достаточно. Его простое учение распространилось, как лесной пожар. Не прошло и ста лет, как его последователи захватили едва ли не весь мир, и мне больно думать, что сейчас, в наши дни, в наш век, эта религия растет быстрее других мировых религий… хотя она еще медленнее нас примиряется с реальностью и нуждами современного мира и непременно столкнется еще с теми же затруднениями. Но мы были медлительны… медлительны и надменны и расплачиваемся за это теперь, когда наш народ более всего нуждается в нас.

— А он в нас нуждается, — продолжал Бруньоне. — Им нужны мы, им нужно что-то. Взгляните, какое смятение окружает вас, как злоба, алчность, испорченность сверху донизу пронизывают мир. Вы увидите моральную пустоту, духовный голод, отсутствие ценностей. Мир становится все более циничным, теряет иллюзии, обреченно ждет будущего. Никогда люди не были так равнодушны, беззаботны и эгоистичны. Никогда не бывало такого великого воровства и убийства. Деловое мошенничество на миллиарды долларов. Развязанные без причин войны, миллионы подвергнутых геноциду. Наука избавила нас от болезней, подобных оспе, но с лихвой отплатила за это, опустошая планету и превращая нас в нетерпимых, жестоких, разобщенных тварей. Да, кое-кому удается прожить дольше, чем жили предки, но разве их жизнь более полна или спокойна? Разве наш мир более цивилизован, чем две тысячи лет назад? В прежние века люди только начинали осваивать грамоту. Но сегодня, в век так называемого просвещения, чем оправдать такое стремление к бездне? Разум человека, его интеллект, возможно, шагнул вперед, но душа его отстала и даже, решусь сказать, деградировала. Человек снова и снова доказывает, что в душе он — дикий зверь, и, несмотря на заверения Церкви, что мы ответственны перед Высшей силой, мы продолжаем творить вопиющие преступления. Представьте себе, чем стали бы мы без Церкви! Но, очевидно, мы утратили способность вдохновлять. Мы, наша Церковь больше не с людьми. Хуже того, нас используют, чтобы оправдывать войны и кровопролитие. Мы скатываемся к ужасающему духовному кризису, агент Рейли. Нельзя представить себе худшего времени для этого открытия.

Бруньоне замолк и через комнату устремил взгляд на Рейли.

— Так может быть, мы пришли к неизбежному концу? — сдержанно, тихо заметил тот. — Может быть, история просто идет своим чередом?

— Возможно, Церковь медленно умирает, — согласился кардинал. — В конце концов, для каждой религии есть время угасания и смерти, а наша продержалась дольше многих. Но внезапное разоблачение, подобное этому… При всех своих недостатках Церковь еще многое значит для множества людей. Миллионы ищут в ней опору в будничном существовании. Она все еще в силах давать своей заблудшей пастве утешение в трудную минуту. И, наконец, вера дает нам самое необходимое: помогает преодолеть страх смерти и ужас перед тем, что ждет за чертой. Без веры в воскресшего Христа миллионы душ потеряют ориентиры. Не обманывайте себя, агент Рейли — это разоблачение ввергнет мир в такую пучину отчаяния и безверия, какой он не знавал прежде.