Последний свидетель - [31]

Томас так и похолодел от страха. Он не знал, как долго простоял за этой чертовой шторой, не отводя взгляд от незнакомца на улице. А тому стоило всего лишь повернуть голову, чтобы заметить его в окне. А там, по другую сторону шторы, Грета. В действительности прошло лишь несколько секунд, прежде чем она выключила свет и затворила за собой дверь, но юноше эти секунды показались вечностью. Он застыл, точно вкопанный, боясь пошевелиться, стараясь не дышать, и молился только об одном: чтоб мужчина со шрамом не обернулся. Но тот, к счастью, делать этого не стал.

Когда за Гретой затворилась дверь в полуподвальное помещение, Томас шагнул в комнату, и тяжелые шторы вновь сомкнулись за ним, отрезав свет уличного фонаря и стоявшего под ним мужчину.

Томас медленно на ощупь двинулся по комнате, погруженной во тьму. Шел, вытянув перед собой руки, чтоб не натолкнуться на препятствие, и чувствовал, как сильно они дрожат. И вот наконец нащупал дверной косяк, и ему уже не составляло труда выйти в холл.

Он был уже на полпути на второй этаж, как вдруг остановился у двери в мамину спальню. Он слышал ровное ее дыхание, но заходить не стал. Совсем недавно он любил пробраться к ней в постель и пристроиться рядом, ища защиты от штормов Суффолка, но теперь все изменилось. Он находился в Лондоне и уже не был прежним маленьким испуганным мальчиком, вопреки всем насмешливым высказываниям Греты.

Томас вытер слезы и еще крепче ухватился за перила. Поднявшись к себе на второй этаж, он умылся и лег в постель. Но сон еще долго не приходил. Он даже слышал, как колокола церкви Святого Луки пробили три, и только после этого забылся тревожным сном. Во сне он видел лица за окном, чьи-то руки, одергивающие тяжелую штору.

ГЛАВА 10

Проснулся Томас в десять утра. Комнату заливал яркий солнечный свет. Секунду-другую он никак не мог сообразить, где находится. За окном спальни не было знакомых деревьев, которые он привык видеть во Флайте. Виднелись лишь крыши соседских домов, какие-то башни и высокие шпили в отдалении. И еще через открытое окно в комнату проникал бесконечный шум дорожного движения. Лондон уже давным-давно проснулся.

После завтрака он пошел к реке прогуляться. Тротуары просто кишели людьми, и на набережной ему пришлось ждать минуты две или три, пока на переходе загорится зеленый свет. Поток легковушек и грузовиков казался просто нескончаемым. Но вот наконец все они остановились, и он смог перейти улицу и попасть на Альберт-Бридж. Висячий мост и днем оказался не менее красивым, чем ночью, с гирляндами мигающих лампочек. Позолоченные амбразуры в белоснежных башенках, над головой воздушное сплетение легких металлических конструкций. Томас стоял в самом центре моста, облокотившись на парапет, и смотрел, как пляшут на воде солнечные зайчики, затем перевел взгляд на восток, туда, где находились Вестминстерское аббатство и Тауэр, но эти достопримечательности были скрыты за поворотом реки. Внезапно при виде простершегося вокруг огромного и величественного города его охватило возбуждение. Казалось, что события ночи имели место не здесь, а где-то совсем в другой стране. По мосту проезжали дети на велосипедах, они стремились попасть в парк Бэттерси, невозможно было даже представить, что на этих солнечных оживленных улицах человек мог испытать такой страх.

Вернувшись к дому, Томас остановился перед ограждением, отделявшим полуподвальное помещение, и глянул вниз. Занавески на окнах Греты были раздернуты, за стеклами ни признака жизни. Минуты через две он собрался с духом, спустился по ступеням и заглянул в одно из окон. Все в точности так же, как было накануне днем. Никаких стаканов на столе, ни бумаг, ни одного следа, указывающего на то, что ночью там кто-то побывал.

Мама к приходу Томаса уже проснулась, сидела за дубовым бюро в кабинете и писала письма. Подняла глаза, увидела сына и улыбнулась.

— Привет, Том. Как спалось?

— Да вроде бы нормально.

Томаса удивил мамин вопрос, и солгал он почти автоматически, даже не думая. Он уже успел возненавидеть себя за то, что прошлой осенью рассказал маме о том, как Грета примеряла ее платья. Ничего хорошего из этого не вышло, и теперь он не собирался сознаваться в том, что подглядывал и подслушивал.

А что касается встречи с теми двумя парнями, то он сам виноват, нечего было шляться по улицам в столь поздний час. И об этом тоже маме рассказывать не стоит, она только расстроится. Так что забыли, проехали.

— Вроде бы? — леди Энн удивленно приподняла бровь.

— Да нет, спал я просто прекрасно. Почему спрашиваешь? Ты-то сама как спала?

— Как убитая. Но ты же знаешь, я принимаю снотворное. Спрашиваю просто потому, что под глазами у тебя темные круги.

Томас покосился в зеркало, висевшее над камином. Мама права. Выглядит он просто ужасно.

— Наверное, дурные сны снились. — Он выдавил полуулыбку.

— Помнишь, какие именно?

— Нет. Забыл.

На сей раз Томас солгал уже сознательно. Он вовсе не собирался рассказывать маме о том неприличном, чудовищном сне, хотя помнил его в деталях и даже красках. Все, до мельчайших подробностей.

— Что за допрос ты устроила, мам? — недовольно пробормотал он.