Последний снег - [18]

Шрифт
Интервал

— Он же здоровый, — сказал он, как если бы сказал о себе — совершенно убежденно. — Тут его закоптили, как леща.

Настасья покорилась, осторожно распахнула окно. Свет полоснул по лицу Саши, и веки его опять задергались, медленно приподнялись; глаза закатились, опустились, совсем справившись с веками, уставились на потолок. Свежо и радостно заструился по избе ветер, занес запах горелой соломы.

Федор смотрел на Сашу пристально и напряженно, как бы помогая парнишке осознать себя. Руки Федора заныли, словно бы в кубрике перед тем, как расшевелить лежащего в беспамятстве матроса.

— Хорошо, хорошо… — говорил Федор, видя, что плохо. — Как тебя зовут-то?

— Шаша, — шевельнул губами Саша и, кажется, разглядел на потолке точку — присохшую муху.

— Хорошо, — повторил Федор.

— Может, не надо, — испуганно зашептала Настасья. — Пусть уж… Может, вам поесть собрать.

— Я блинков давно не ел, — сказал Федор. — С медом.

— Блинков можно, — засуетилась Настасья. — Мука есть, огонь есть. Меда нет, пойду попрошу.

— Липового, цветочного, гречишного — любого меда. Килограмм бы съел.

— Сейчас, сейчас…

Настасья неслышно выскользнула, пробежала мимо окна, хлопнула калиткой.

— Кто-то про слонов говорил… Я слышал, — пролепетал Саша.

Говорил он слабо, одними губами, и Федору приходилось напрягаться, чтобы понимать его.

— Знаешь, — сказал Федор, встав рядом с кроватью. — Слоны сейчас научились летать.

— Как? — глаза Саши стали осмысленными, он увидел вдруг Федора. — А вы кто?

— Я-то? — Федор обрадовался так, что даже забыл, кто он. — Человек я…

— Вижу, — серьезно выговорил Саша. — Но ведь слоны…

— Слоны в Африке. Я там бываю. Потому, что я — старший помощник капитана дальнего плавания.

— Как же летают?

— Происходит эволюция, — начал врать Федор. — Сейчас в Африке выпадает больше осадков, то есть дождей. Образуются водные преграды. Слоны боятся глубокой воды, у них начинают расти уши. Вот такие, — Федор показал. — Ну, машут они ушами, взлетают…

— Хах, — выдохнул Саша, грудь его вздрогнула, сквозь кашель прорывался смех, жалобный, как стон.

— Такие, как ты, у меня невод вытаскивают, в котором по тридцати тонн рыбы, — сказал Федор, присаживаясь на край кровати. — А ты тут клопов давишь…

Пришла Настасья, тихонько ахнула, поставив банку с медом на табуретку, скрылась за ширмой.

Федор поднял банку на свет так, чтобы и Саша видел, какой он чистый, золотисто-теплый и густой, этот молодой мед.

— Всю зиму, пока ходили в Атлантике, мечтал о нем, — сказал он. — Здесь-то его навалом.

Саша усталыми, но уже совсем прояснившимися глазами следил за Федором. Видно было, что в нем постепенно возникает чувство вины и стыда — что вот он лежит, будто припаянный, на постели, уже не помня, сколько лежит.

— Нет, нет, ты лежи, — приказал ему Федор, когда Саша попытался оторвать голову от подушки. — Ты не торопись, всему свой черед, братишка.

Помолчал. Удивился, услышав, как затрещала сковородка — откуда это у Настасьи, на вид грузной и медлительной, взялась эдакая прыть? Федор не скрывал, что ему стало хорошо и приятно. Он подмигнул Саше, встал и направился за ширму, нашел чистую тарелку, подошел к печи. Нетерпение отразилось на его лице.

Приняв первый блин, дымящийся, в меру поджаренный, Федор опять присел на край кровати, предложил:

— Разыграем?

Саша, отказываясь, помотал головой.

— Рази его заставишь… — вздохнула Настасья.

— Я не заставляю, — сказал Федор. — Пусть мне будет хуже.

Он обмакнул еще горячий блин в мед и на виду у Саши стал с аппетитом есть. Мед стекал по подбородку, Федор смахнул его ладонью.

— Мама, дай полотенце, — тихо проговорил Саша.

— Спасибо, — сказал Федор. — Я-то сам чуть язык не проглотил.

Настасья подносила блин за блином. Федор ел, жмурился от удовольствия, мельком поглядывая на Сашу: не шевельнулась ли в нем хотя бы зависть?

Так продолжалось с полчаса. Настасья, смекнув, зачем Федор затеял это показное обжорство, все таскала ему блинов, покраснела от усердия и затаенной надежды.

— Ешь, кум, десятый блин, я их не считаю, — весело включилась она в игру.

Вдруг оба — Федор и Настасья — замерли. Саша всхлипнул, длинная судорога пробежала по его телу, какая-то сила подтолкнула его снизу, перевернула. Вдавившись головой в подушку, Саша протяжно застонал и заплакал.

Настасья кинулась к нему, но Федор, быстро встав с кровати, остановил ее.

— Это хорошо, — сказал он, чувствуя, как мутит его. — Пусть выплачется.

Он вышел на крыльцо, сел на ступеньку, переводя дух, осмотрелся.

День выстоялся, над землей высоко, победно светило солнце, тихо было вокруг, и в этой мягкой тишине едва слышно лопотали о чем-то два молодых тополя, раскачиваемые несильным ветром. С неба, где не было ни облаков, ни зноя, сходила благодать.

Федор дышал тяжело, будто исполнил непосильную работу, и долго приходило к нему облегченье.

Откуда-то с околицы, из-за домов, донеслись звуки гармони. Кто-то хриплым, надсаженным голосом запел песню, она, подхваченная другим, чистым и тонким голосом, звучала сначала нестройно, но потом вплелись новые голоса, и песня выправилась, летела над селом свободно, и даже в неумелости, с какой ее исполняли, была особая, покоряющая вольность. Пронзительно горькое счастье сквозило в пении, но голоса внезапно ослабли, возникли вновь: в этот раз в них слышалось веселье и удальство.


Еще от автора Ильгиз Бариевич Кашафутдинов
Высокая кровь

Повесть рассказывает, как в результате недобросовестности и равнодушия был погублен конь прекрасной породы и уничтожен многолетний кропотливый труд многих людей, работающих для развития отечественного коневодства.


Рекомендуем почитать
Волшебный фонарь

Открывающая книгу Бориса Ямпольского повесть «Карусель» — романтическая история первой любви, окрашенной юношеской нежностью и верностью, исполненной высоких порывов. Это своеобразная исповедь молодого человека нашего времени, взволнованный лирический монолог.Рассказы и миниатюры, вошедшие в книгу, делятся на несколько циклов. По одному из них — «Волшебный фонарь» — и названа эта книга. Здесь и лирические новеллы, и написанные с добрым юмором рассказы о детях, и жанровые зарисовки, и своеобразные рассказы о природе, и юморески, и рассказы о животных.


Звездный цвет: Повести, рассказы и публицистика

В сборник вошли лучшие произведения Б. Лавренева — рассказы и публицистика. Острый сюжет, самобытные героические характеры, рожденные революционной эпохой, предельная искренность и чистота отличают творчество замечательного советского писателя. Книга снабжена предисловием известного критика Е. Д. Суркова.


Год жизни. Дороги, которые мы выбираем. Свет далекой звезды

Пафос современности, воспроизведение творческого духа эпохи, острая постановка морально-этических проблем — таковы отличительные черты произведений Александра Чаковского — повести «Год жизни» и романа «Дороги, которые мы выбираем».Автор рассказывает о советских людях, мобилизующих все силы для выполнения исторических решений XX и XXI съездов КПСС.Главный герой произведений — молодой инженер-туннельщик Андрей Арефьев — располагает к себе читателя своей твердостью, принципиальностью, критическим, подчас придирчивым отношением к своим поступкам.


Тайна Сорни-най

В книгу лауреата Государственной премии РСФСР им. М. Горького Ю. Шесталова пошли широко известные повести «Когда качало меня солнце», «Сначала была сказка», «Тайна Сорни-най».Художнический почерк писателя своеобразен: проза то переходит в стихи, то переливается в сказку, легенду; древнее сказание соседствует с публицистически страстным монологом. С присущим ему лиризмом, философским восприятием мира рассказывает автор о своем древнем народе, его духовной красоте. В произведениях Ю. Шесталова народность чувствований и взглядов удачно сочетается с самой горячей современностью.


Один из рассказов про Кожахметова

«Старый Кенжеке держался как глава большого рода, созвавший на пир сотни людей. И не дымный зал гостиницы «Москва» был перед ним, а просторная долина, заполненная всадниками на быстрых скакунах, девушками в длинных, до пят, розовых платьях, женщинами в белоснежных головных уборах…».


Российские фантасмагории

Русская советская проза 20-30-х годов.Москва: Автор, 1992 г.


Музыканты

В сборник известного советского писателя Юрия Нагибина вошли новые повести о музыкантах: «Князь Юрка Голицын» — о знаменитом капельмейстере прошлого века, создателе лучшего в России народного хора, пропагандисте русской песни, познакомившем Европу и Америку с нашим национальным хоровым пением, и «Блестящая и горестная жизнь Имре Кальмана» — о прославленном короле оперетты, привившем традиционному жанру новые ритмы и созвучия, идущие от венгерско-цыганского мелоса — чардаша.


Лики времени

В новую книгу Людмилы Уваровой вошли повести «Звездный час», «Притча о правде», «Сегодня, завтра и вчера», «Мисс Уланский переулок», «Поздняя встреча». Произведения Л. Уваровой населены людьми нелегкой судьбы, прошедшими сложный жизненный путь. Они показаны такими, каковы в жизни, со своими слабостями и достоинствами, каждый со своим характером.


Сын эрзянский

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Великая мелодия

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.