Последний штрих к портрету - [11]

Жить им было практически не на что, все ценное, что осталось от бабушки и деда, Аглая давно уже выменяла на продукты, оставила лишь старинную бабушкину камею, с которой не смогла расстаться. Бабуля носила ее, не снимая, и Глаша тоже каждое утро пристегивала к потрепанной блузке камею, считая ее талисманом на удачу.

Старый доктор-вдовец мог предоставить им кров, защиту и еду, что, по нынешним временам, было совсем не мало. И в какой-то момент Аглая решила, что, когда он, наконец, объяснится, она согласится на любое предложение. Замуж так замуж, в содержанки так в содержанки.

Тот день, который в очередной раз изменил ее жизнь, начался буднично. Сестры, проснувшись, застелили постель, по очереди сходили в ванную комнату, оделись и причесались, как делали всегда, не позволяя себе даже в комнате ходить распустехами. На завтрак был хлеб с куском сахара и горячий чай. Затем Вера ушла в магазин, взяв с собой деньги, которые пару дней назад Аглае удалось выменять на старинный серебряный подстаканник, а старшая сестра осталась дома, пристроившись с книгой перед растопленной буржуйкой.

Раздавшийся звонок в дверь не мог иметь к ней никакого отношения, потому что звонили один раз, а не три. Да и не ждала она никого в этот утренний час. Кто-то из соседей открыл дверь, в коридоре послышались шаги, потом тихий стук. Аглая выскользнула из кресла, отперла замок, не успев ни удивиться, ни испугаться. Она вообще жила как во сне, иногда думая о том, что за три года растеряла весь спектр эмоций, перестав как плакать, так и улыбаться.

За дверью стоял Александр Лавров. Как ни странно, за эти годы Аглая ни разу не вспоминала свою случайную влюбленность и вызвавшего ее человека, но узнала его сразу, словно за дверь квартиры, поцеловав на прощание бабушкину руку, он вышел пару дней назад.

– Здравствуйте, Аглая Дмитриевна, – сказал он, – хотел прийти в день вашего рождения, но был в командировке, поэтому извините, что с опозданием.

– Откуда вы знаете, когда у меня день рождения? – глупо спросила Аглая и, спохватившись, добавила: – Вы проходите внутрь, пожалуйста. Негоже это, на пороге стоять.

– Я был дружен с вашими родителями, поэтому знаю, когда у вас и Веры Дмитриевны день рождения. Впрочем, важно сейчас не это. Аглая Дмитриевна, выходите за меня замуж.

Вряд ли было что-то, чем он мог удивить Аглаю больше.

– Замуж? – спросила она, словно не верила собственным ушам. – В каком смысле замуж?

Лавров засмеялся, словно она спросила невесть что смешное.

– В самом прямом, – заверил он. – Если вы хотите, я на колено встану. Я вас полюбил тогда, в поезде, по дороге из Петербурга в Москву. Но вы были пятнадцатилетней девочкой, вот и пришлось подождать до вашего совершеннолетия.

– Из Петрограда в Москву, нет теперь Петербурга, – зачем-то поправила его Аглая. – Хотя получилось красиво, почти по Радищеву. Боже мой, Александр, если бы вы тогда сказали, что все дело в том, что надо всего-навсего подождать. Я же была уверена, что больше никогда вас не увижу.

Расписались они на следующий же день, после чего Лавров перевез Аглаю и Веру к себе. Только после свадьбы Аглая узнала, что он работает дипломатом, близок к Максиму Литвинову, часто бывает за границей. Благодаря ему Аглая увидела Вену, Берлин и Париж, где ей довелось, пусть ненадолго, но все-таки повидать родителей.

Отец замужество дочери одобрил.

– Саша тебя не обидит, – сказал он. – Будешь за ним как за каменной стеной, да и Веру удачно замуж пристроишь. Молодец, дочка, не ожидал, что ты такая.

– Какая? – спросила Аглая, во всем любившая точность.

– Умеющая приладиться к обстоятельствам.

Что он имел в виду, Аглая тогда поняла не очень. Мужа своего она любила и замужество браком по расчету не считала. Отцу она хотела возразить, что, бросив на произвол судьбы двух дочерей, он утратил моральное право одобрять или осуждать принятые ими решения, но не стала. Разве словами что-нибудь изменишь?

Спустя восемь лет после свадьбы старшей сестры вышла замуж Вера, Аглая и Александр остались в квартире вдвоем. Детей у них не было довольно долго. Аглая по этому поводу расстраивалась не сильно, получая удовольствие от светских раутов, на которых блистала, как в Москве, так и за границей, а Александру, казалось, и вовсе было довольно ее одной, и в качестве жены, и в качестве ребенка, которого он лелеял и баловал. Дочь у Лавровых родилась лишь через десять лет после скоропалительной свадьбы – в 1930-м. Аглае исполнилось двадцать восемь, ее мужу – сорок три. Девочку назвали Ольгой.

– Мама, я пришла, ты дома?

Аглая Дмитриевна вынырнула из воспоминаний, оторвалась от окна, в которое, оказывается, бездумно смотрела битых полчаса. Сказать или не сказать? Велеть или не велеть? Она посмотрела на влетевшую в комнату двадцатилетнюю дочь, прекрасную в своей отнюдь не безмятежной юности. Сейчас, в далеком от Москвы, безжалостном к чужакам и неприспособленным людям Магадане у них обеих был только один шанс выжить. Тот самый, о котором много лет назад думала восемнадцатилетняя Глаша, согласная выйти замуж за старого доктора, только чтобы защитить себя и сестру от голода и надругательств.