Последний шанс на счастье - [36]

– Нет. – Рафаэль грозно посмотрел на нее. – Мы оба можем быть в этом уверены.

Катастрофическая цепочка событий, которая так драматично изменила их жизнь, начала разворачиваться вечером летнего дня, когда Рафаэль отправился в конюшни посмотреть на только что доставленного жеребца. Лотти, очарованная прекрасным вечером, решила составить ему компанию.

Бывало, в конюшне Рафаэля стояло сразу несколько необъезженных коней – еще одна его слабость и источник адреналина. Он любил объезжать непредсказуемых скакунов, от которых отказались даже опытные тренеры. На них ему хватало и терпения, и упорства.

В тот вечер в стойле его ждал крупный черный жеребец по кличке Абраксас. Стоя в стороне, Лотти слышала, как он бьется, фыркает и стучит копытами, слышала, как Рафаэль командует ему посторониться. Дальше все было как в тумане. Дико тряхнув упрямой башкой, Абраксас каким-то образом освободился и поскакал из стойла по направлению к ней. Следующее, что она помнит, – она лежит на земле, свернувшись калачиком и обхватив живот, и понимает, что произошло что-то по-настоящему ужасное.

Сейчас, по прошествии лет, конюшни стоят заброшенные и пустые. Но и сейчас воспоминания о том дне цепко держат их в своей власти. Полет на вертолете в госпиталь. Паника. Болезненные роды. Рафаэль, мечущийся по коридору в ярости и бессилии что-либо изменить – прекратить мучения Лотти, помочь ребенку родиться, спасти жизни обоих. А потом, когда жизнь Лотти была вне опасности, а их крошечная, хрупкая дочь боролась за свою, первоначальное облегчение сменилось отчаянием: выяснилось, что в госпитале нет специального оборудования и единственная надежда на спасение – переезд в другой госпиталь.

Рафаэль выкрикивал все новые и новые команды по телефону, настаивая, что он отвезет малышку в своем вертолете. Но в итоге она оказалась слишком маленькой и слабой и перестала дышать прежде, чем Рафаэль успел что-то сделать.

Встав, Лотти подошла к Рафаэлю. Больше всего на свете она хотела, чтобы он обнял ее, прижался к ней, успокоил ее, а она – его. Чтобы они разделили общую печаль, чтобы она сплотила их, а не отталкивала друг от друга. Но Рафаэль встал прежде, чем она приблизилась. С непроницаемым лицом, неприступный, с крепко сжатыми губами – все предупреждало, чтобы она не смела подходить и держалась от него подальше.

– Тебе пора. Мне надо сделать еще много звонков.

– Почему ты это делаешь, Рафаэль? Почему ты отталкиваешь меня каждый раз, когда речь идет о Серафине?

– Не понимаю, о чем ты.

– Все ты понимаешь. Ты бы видел себя сейчас! Ты просто-таки выдворяешь меня из комнаты.

– У меня нет времени на все это, Лотти.

– Вот видишь?! И так всегда, едва дело касается Серафины и того, как повлияла на нас ее смерть. Как мы будем двигаться дальше, если ты отказываешься обсуждать это?

– Нечего тут обсуждать. Все, что случилось, уже случилось. И никакие разговоры этого не изменят.

– А если не говорить об этом, это не значит, что боль уйдет. – Лотти смотрела прямо в его потемневшие глаза. – Почему бы не попытаться, Раф? Открыться друг другу? Все лучше, чем это… ледяное молчание. – Лотти изо всех сил боролась с подступающими рыданиями. – Почему ты не можешь поделиться со мной своими чувствами?

Рафаэль сделал несколько шагов к окну и снова повернулся к ней – на его лице была написана мука.

– Поверь – ты не захочешь разделить мои чувства.

– Просто поговори со мной открыто и честно. Пожалуйста!

– Хорошо. – Его взгляд был просто убийственным, руки сжались в кулаки, когда он заговорил. – Ты хочешь знать, что я чувствую. Так вот, я ощущаю потерю каждый день. Я чувствую злость, печаль, горечь, разочарование. Но больше всего – вину. Сильную, непреходящую вину, которая останется со мной до конца дней. – Они смотрели друг на друга в ужасающей тишине. – Ты это хотела услышать? Счастлива?

У Лотти внезапно закружилась голова, и ей пришлось опереться о край стола.

– Но это был несчастный случай – пойми это. Никто не виноват.

Рафаэль протестующе поднял руку:

– Это я привел чертова коня в стойло. Я должен был контролировать его. Я отвез тебя в этот чертов госпиталь, в котором не смогли помочь Серафине. – Его прекрасное лицо исказилось от невыносимого страдания. – Мне продолжать?

– Прекрати говорить глупости. Это не твоя вина. Никто не мог предвидеть такого развития событий. – Ей отчаянно хотелось коснуться его, облегчить боль, но Рафаэль снова отстранился.

– Что бы ты ни говорила, это не отменяет моей ответственности.

В большом зале, освещенном огромной люстрой, за множеством столов сидели и оживленно болтали гости. Между ними сновали официанты, разливая лучшее вино из погребов Монтеррато в хрустальные бокалы и разнося одно за другим вкуснейшие блюда. Зал был обильно украшен цветами, в одном из углов пианист играл классическую музыку. За главным столом плечом к плечу восседали хозяин и хозяйка вечера.

Лотти казалось, что этот вечер никогда не закончится. Она старалась, очень старалась держать лицо, в то время как только и думала, что об их недавнем разговоре с Рафаэлем. Его горькое признание поразило ее до глубины души. Почему она раньше не понимала, что он так сильно винит себя в произошедшем? Впрочем, он же никогда не хотел ничего обсуждать. Она и сейчас жалела, что затеяла этот разговор. После него играть роль радушной хозяйки было просто невыносимо.