Оппозиционеры проходили прямо в палату, сопровождаемые рядом злобных взглядов и улыбок.
— Представь себе, вот этот долговязый верзила, — говорил Закржевский, указывая на какого-то офицерика, вытянувшегося в струнку у окна, — месяц тому назад был выпорот за кражу и пьянство, а сейчас, посмотри, блистает уже адъютантскими аксельбантами.
— Потише, сейчас не время для скандалов! — осек его Прозор, здороваясь с ним.
Марцин, очевидно несколько подвыпивший, прошептал с жаром и упрямством:
— Я не выдержу долго этого позора... Я солдат... Не потерплю, солдаты пойдут за мной...
Но смолк под строгим взглядом Прозора, которого Воина отвел в сторону, чтобы сказать ему:
— Сказки о заговоре сочинил Анквич. Я это знаю наверное.
— Добросовестно зарабатывает свой позор! — шепнул в ответ ему с жаром Прозор.
Било четыре на замковых часах — час начала заседания.
Депутатские скамьи быстро заполнились, сенаторы заняли свои кресла вблизи трона. Тышкевич сел за председательским столом, секретари и писцы уже были на своих местах. Сейм был уже в полном сборе, когда вдруг двери с шумом захлопнулись и у порогов появились гренадеры, не выпуская никого из зала. Это неслыханное насилие глубоко возмутило всех. Поднялся ропот и протесты даже со стороны наиболее трусливых.
Кто-то из оппозиционеров попробовал было выйти, но штыки так энергично преградили ему дорогу, что он едва успел увернуться от удара. Офицеры на хорах загоготали насмешливым хохотом.
Председатель объявил о выходе короля. Все встали. В зале смолкло.
Вошел король, как всегда, в сопровождении юнкеров со шпагами наголо. Но за ним по пятам вошел генерал Раутенфельд и уселся в кресле рядом с троном.
У всех отнялся язык, все смотрели друг на друга, затаив дыхание и думая: неужели этот чужеземный солдафон, рассевшийся подле трона, — не призрак? Но нет, он сидел с грозным выражением на каменном лице и холодным взглядом обводил окружающих.
Громкий крик протеста вырвался из груди оппозиционеров. Одновременно и сторонники Пруссии стали шумно требовать открытия заседания и начала обсуждения.
Но зычный голос Шидловского перекричал всех:
— Я не считаю этот зал законодательным собранием, когда вооруженная рука насильников окружает его снаружи и изнутри. Это не сейм и не свободное обсуждение, — под давлением иноземного насилия, когда место, на которое имеют право только представители свободного народа, занимает чужой солдат...
Одного только еще добилась оппозиция: под ее давлением была отправлена депутация к Сиверсу с требованием удаления солдат из сейма. После двухчасовых переговоров принесли ответ посла, что он никого не выпустит из палаты, пока трактат с Пруссией не будет утвержден. И пригрозил пустить в ход вооруженную силу...
Началась безнадежная борьба с насилием.
Но Раутенфельд, неумолимый, как палач, бдительно охранял интересы прусского короля.
Ради прусского короля и его победы грозили зажженные фитили у пушек.
Ради прусского короля вооруженные роты стояли в боевой готовности, чтобы раздавить сопротивляющихся.
Ради прусского короля пущено было в ход насилие, предательство и человеческая подлость.
Пока наконец не было утверждено то, что продиктовали штыки.
Заседание окончилось в четыре часа утра.
